Книга Все потерянные дочери, страница 135 – Паула Гальего

Красные огненные глаза смотрят на меня так, словно понимают.

Холодок бежит по спине.

— Ты хотел, чтобы мы это увидели? — шепчу я.

Птица, Ирельцу, не шевелится.

Две струйки дыма вырываются из его мощного клюва, и снова этот первобытный ужас от близости темной твари охватывает меня, и я отворачиваюсь.

Но ответ у меня уже есть.

Нас немного, тех, кто входит в деревню. Мы направили основные силы на эвакуацию близлежащих зон.

Мы не приближаемся так, как сделали бы это в обычной битве, с намерением запугать. Мы делаем это в тишине, стараясь оставаться незамеченными. Ни у кого из нас нет больших шансов против этих тварей без помощи ведьм, и лучше не вступать с ними в бой, если этого можно избежать.

Поэтому нам приходится идти на жертвы.

Мы не подходим к тем, кто уже обречен. Не откликаемся на крики о помощи тех, кто уже мертв.

Лишь один крик, особый плач заставляет меня прекратить эвакуацию тех, кому посчастливилось спрятаться.

Это слабый, жалобный голос, звучащий как скорбная молитва и оживляющий все мои страхи. Я слышу также безошибочный звук разрываемой плоти и говорю себе, как единственную и зыбкую надежду, что этот стон не был бы таким тихим и жалобным, если бы мясо срывали с костей самого кричащего.

Мои ноги утопают в талом снегу, смешанном с грязью, нечистотами и кровью, пока я стараюсь не шуметь.

Я иду с обнаженным мечом, крепко сжимая рукоять. Добираюсь до угла дома и прижимаюсь к камню, осторожно выглядывая на ту сторону.

Сначала я вижу его.

Мальчика,который плачет.

Он сжался в комок под телегой с овощами; некоторые из них рассыпались по земле вокруг него. Он подтянул маленькие колени к груди и не обращает внимания на огонь, трещащий внутри дома позади него. Его широко распахнутые глаза могут смотреть только в одном направлении.

Хиру пожирает неузнаваемые останки тела. Нельзя даже сказать, был это мужчина или женщина. Настолько ужасна эта бойня.

И именно поэтому, а еще потому, что мальчик жив, я знаю: хоть эта тварь и выглядит так, это не хиру.

Она приняла его облик, потому что, вероятно, именно он населяет кошмары этого ребенка, но это не он.

Вдруг плач прекращается, и я обнаруживаю, что малыш смотрит на меня. Он мог бы позвать на помощь, мог бы броситься ко мне, но он не в силах.

Я прикладываю палец к губам, понимая, что он не смог бы издать ни звука, даже если бы захотел, и выхожу из укрытия.

У меня только один шанс застать тварь врасплох.

Эти создания считают себя неуязвимыми, подвластными лишь богам; они не знают, что я могу их убить, и это мой козырь.

Я двигаюсь медленно. Каждый шаг — пытка, пока я приближаюсь, стараясь не хлюпать сапогами в лужах снега и грязи. Я заношу меч, поднимаю его над головой обеими руками и, оказавшись на расстоянии удара, обрушиваю клинок вниз.

Однако деабру оказывается быстрее и успевает отпрыгнуть, чтобы тут же броситься на меня.

Он кричит мне в лицо своим смрадным дыханием, и я подставляю меч между его когтями и своим горлом, когда он пытается разорвать меня на части.

Кусок плоти свисает с одного из его когтей, прямо над моим мечом.

Я бью его ногой, чтобы отбросить, и когда заставляю его отступить, тварь колеблется.

Я вижу проблеск возможности и принимаю рискованное решение.

Я думаю о том командире Львов. Уделяю ему лишь одну мысль, всего одну, но этого достаточно.