Книга Парфюмерша из Ведьминой Хижины: путь к свободе, страница 51 – Молли Винтер

В ту ночь мой сон был таким ярким, словно я стала принцессой в огромном мюзикле, где законы реальности были не писаны. Я понимала язык всего живого. Нет, не только гордых черных котов — мне был понятен восторженный щебет птиц, перешептывание листвы и даже невесомые мысли бабочек, порхающих над цветущим лугом.

Я брела по лесу, где каждый шепот был частью одной великой симфонии, и вдруг резко обернулась от отрывистого, настойчивого стука. На стволе старой сосны сидел пестрый дятел и с невозмутимым упорством выбивал свою дробь. «Тук-тук-тук».

Я ушла с поляны, углубилась в чащу, но стук не отставал. Он преследовал меня, четкий и мерный, как маятник. «Тук-тук-тук» И в этом ритме что-то было не так, что-то чужеродное. Прозрение настигло меня внезапно: этот звук был слишком реален. Он пробивался сквозь вуаль сна, настойчиво взывая к моему сознанию. Я услышала его уже наяву.

И в этот миг лесной пейзаж поплыл, растекся как акварель. Сквозь него проступили знакомые очертания комнаты, залитой утренним светом. А настойчивый стук не прекратился — он стал громче, отчетливее, и исходил теперь от двери. Метла, прислонившаяся к косяку, отчаянно барабанила рукоятью по деревянным доскам, пытаясь вытащить меня из объятий сна.

«Тук-тук-тук» — уже не дятел, а ее настойчивый, беззвучный зов. Она замерла, почуяв, что я наконец открыла глаза, и легонько толкнула в мою сторону приоткрытую ставню. В щелевидном просвете я разглядела тень за дверью — очередной проситель, чья беда не терпела отлагательств.

Сон испарился, унося с собой шепот зверей и птиц. Его место заняла суровая реальность, пахнущая дымом очага и высушенными травами. Я смахнула остатки видений, сбросила с плеч одеяло и потянулась к платью. Принцессой в мюзикле мне быть не довелось, но ведьмой, способной помочь, — вот это была роль, с которой я уже научилась справляться.

Метла, удовлетворившись, отъехала в угол, а я, поправив растрепанные волосы, открыла дверь спальни. В общей комнате уже стоял мельник Федот. В его глазах читалась такая глубокая, безысходная тревога, что остатки сна окончательно отступили.

Передо мной стоял крупный, широкоплечий мужчина с мукой в складках одежды и на самых кончиках усов. Он нервно теребил в руках шапку, оглядываясь,как будто боялся, что хижина его съест.

— Здравствуйте, — пробасил он. — Меня Федотом зовут. Я здешний мельник. Мне сказали, что тут… ну, раньше мадам Яра помогала с проблемами. А теперь вы… после ее… ну, вы понимаете.

— Теперь я, — кивнула я, чувствуя укол грусти при упоминании Яры. — Чем могу помочь? Чай? Или сразу к делу?

— Дело в дочке моей, в Лизе, — начал мельник, садясь на табурет, который услужливо подъехал к нему сам. Мельник вздрогнул, но сел. — Жена моя, мать ее, при родах… ну, вы понимаете. Воспитывал я ее один. Как мог. А она у меня… тихая. Слишком тихая. Затравленная вся. Другие девчонки над ней смеются, что она дикая, не от мира сего. А она и правда как мышка: шуршит себе по углам, глаза опущены, голоса не поднимает. А возраст уже… пора бы и замуж. Да кто на такую посмотрит? Ни поговорить, ни погулять. Словно в себе самой замкнулась.

— Я уж и к знахаркам ходил, и отвары ей какие-то давал — бесполезно. Может, вы… может, у вас есть такое зелье? Чтобы смелости придать? Я заплачу! Мукой, крупой… чем сможем.