Книга Парфюмерша из Ведьминой Хижины: путь к свободе, страница 16 – Молли Винтер

Подруга Лары — тощая, как вобла, женщина по имени Мара, с голосом визгливым, в самый раз для базарной торговки, фыркнула и подхватила, перекатываясь на бок и толкая меня локтем — случайно или нарочно, не разобрать.

— Ха, Ларка, а помнишь ту толстуху с прошлой ярмарки? Что пряностями торговала? Вишь, она мужу своему в суп мышьяк подсыпала, чтоб от него отделаться! А он выжил — теперь сам пряностями торгует! А она пропала! Ой, девки, мужики — они как сапоги: старые жмут, новые натирают, а без них и шагу не ступишь!

Они заржали в унисон, их смех перешел в сиплый кашель — от жижи в кружках или от дыма костра снаружи, — и Лара, отдышавшись, ткнула пальцем в сторону Мары, ее глаза блестели в полумраке.

— Ой, Мара, ты сама-то от своего благоверного сбежала, потому как он храпит, как медведь в берлоге! А помнишь, как он тебя искал? "Где моя баба? Где моя баба?" — а ты в кустах сидишь, хихикаешь! Ха, бабы мы крепкие, нас не сломишь. Вот как эта рыжая, что мы приютили — мужик ее выгнал, а она жива-здорова, ей повезло еще, что я ночлег предложила, а расплатиться пришлось только сережками.Эй, рыжая, спишь али подслушиваешь? Не боись, мы не кусаемся… ну, разве что иногда!

Мара хихикнула, и показательно щелкнула зубами. И добавила, понижая голос до шепота, но достаточно громко, чтобы я услышала:

— Ага, Ларка, сережки-то ладные, с камушком. Ты их завтра толкнешь тому ювелиру в городе? Он за такие хорошо даст! А девка эта… эх, жалко ее, но жизнь такая — кто не кусает, того сожрут. Спокойной ночи, бабы, завтра вставать ни свет ни заря!

Они ещё поворчали, обмениваясь сплетнями о соседях — "А тот кузнец, вишь, с дочкой мельника путается, жена-то его рогами дом подпирает!" — и постепенно затихли, их разговор утонул в храпе и сопении, которые теперь заполнили шатер, как густой туман. Лара захрапела первой — громко, с присвистом, как кузнечные меха, а Мара бормотала во сне что-то неразборчивое, перекатываясь и толкаясь. А я лежала и смотрела в потолок шатра, чувствуя, как холодок пустоты расползается по всему телу, как паутина, опутывая сердце. Моя жизнь, моя безопасность, мое достоинство — все это теперь оценивалось в пару серебряных сережек. Горько. Унизительно. Слезы жгли глаза, но я не дала им вырваться — только сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и пообещала себе: это не конец. Это только начало.

Утром они поднялись с рассветом, шумно и бодро, будто и не ложились накануне, — шатер наполнился шорохом, стуком посуды и громкими зевками. Лара, увидев мое помятое лицо с темными кругами под глазами, лишь фыркнула, шмыгнув носом.

— Жива? Ну и славно. А то помрешь — потом куда тебя девать, еще разбираться. Вставай, девка, не лежи, как барыня! Мы-то не спим, ярмарка ждет.

Они стали быстро собираться в путь, сворачивать палатки и грузить товар. Лара уже торговалась с каким-то проезжим купцом по поводу партии сапог, даже не взглянув в мою сторону. Я стояла в стороне, на краю опустевшей площади, понимая, что мне не пойти вместе с ними. Моя дорога с этим караваном закончилась. Они забрали свою плату и забыли обо мне.

Телеги, скрипя, тронулись с места, поднимая тучи едкой пыли. Я закрыла лицо руками, пытаясь не закашляться. Когда пыль осела, я увидела, как последняя телега скрывается за поворотом. Они уехали. Я осталась совершенно одна на опустевшей, изрытой колесами площади. Впереди была лишь пыльная дорога, уходящая в никуда.