Книга Волк и дикий цветок, страница 76 – Элла Филдс

Холод пронесся по телу, грозя остановить биение сердца. Я шагнул ближе и низко прорычал:

– Кто тебя послал?

Человек ухмыльнулся, обнажая измазанные кровью зубы, затем снова зашелся кашлем.

– Сдается мне, ты уже з-знаешь.

Я скрежетнул зубами, но свист разрубающего воздух металла заставил меня отпрянуть в сторону, так что кретин, который намеревался убить меня, вместо этого прекратил страдания своего же товарища.

Осознав, что натворил, он совершил роковую ошибку – застыл над человеком, вздумавшим надо мной насмехаться, и в ужасе выпустил из руки оружие. Я проткнул его насквозь, прежде чем он успел подняться, а затем тоже по-идиотски застыл.

С востока донесся вой.

Дейд.

Все-таки не попал в ловушку. Король и остальные легионы вернулись.

Облегчение придало мне свежих сил. Но глядя на кровавую бойню, взмахиваямечом и отбивая летящий в меня кинжал, я мог лишь надеяться, что наш король знал, что настоящая ловушка здесь.

И ничего больше.

Месяцы сменяли друг друга. Время двигалось то быстрее, то медленнее, как первые шажки ребенка по коридорам башен.

Я проводила эти месяцы, рисуя у себя в мастерской или работая в лазарете. Так что Рорн редко попадался мне на глаза, но зато я часто видела его любовницу. Карельда то шла рядом с сыном, то носила его на руках, и со временем наши неловкие переглядывания и столкновения сменились робкими приветствиями и улыбками.

Малыша назвали Гельвектом, в честь брата Рорна, покойного короля.

Кто именно выбрал имя, Рорн или Карельда, я не знала. Но, конечно, догадывалась. Я прекрасно помнила, каково это, когда король берет дело в свои руки, отчего-то решив, что лучше всех понимает, как нужно поступать. Неважно, королевские это дела или сердечные.

Со временем мне стало несколько легче принять, что Карельда не виновата в поступках неверного мужчины. Даже если она знала, что он женат, а в этом я не сомневалась, у меня больше не осталось сил на ненависть. Даже к самому королю.

Моей иссякшей энергии, осколков того, кем я была раньше, хватало исключительно для того, чтобы жить дальше. Хотя случались дни, когда я все еще не понимала, почему вообще должна держаться на плаву.

От меня никто не зависел. Меня никто не стал бы оплакивать. Единственная душа, которой, возможно, было не все равно, теперь осталась лишь жарким воспоминанием, согревавшим меня по ночам.

Вот так я и проводила дни – бесконечно избегая боли от потери того, чем я никогда и не обладала по-настоящему, потери того, что должно было, как я прежде верила, вечность принадлежать лишь мне одной.

А ночью моим уделом становились грезы.

Иногда из-за них я заливалась слезами, лежала без сна в агонии, понимая, что волк уже успел все позабыть множество раз. Иногда они приносили мне смех и стоны, приглушенные подушками и одеялами. Что бы я ни делала, сколько бы ни рисовала, ни пила, ни старалась быть полезной, волк находил способ просочиться везде.

Всегда, снова и снова, меня посещали неизбежные видения.

Я просыпалась в одиночестве и с трудом находила в себе силы даже для такой малости, как подняться на ноги. В одиночестве я заставляла себя есть. Двигаться. Делать что-нибудь, кроме как сдаваться на милость крадущейся по пятам тьмы, которая почти поглотила меня целиком.

Нападений на наш народ и попыток проникнуть нанаши земли стало меньше.