Книга Девочка⁰, страница 66 – Микита Франко

Закончив, я ощутил неловкость от своего порыва. Пришел тут, начал болтать сам с собой, будто кто-то всерьез может меня слышать… Но взгляд Гордея на том школьном портрете вдруг точно изменился. Словно он действительно услышал меня и теперь старался подать мне сигнал: я все понял.

Ветер и дождь усиливались, капли стекали по моим щекам, как слезы, но я не плакал. Когда очередной порыв ветра сорвал с моей головы капюшон, обдав ледяным воздухом, я подумал, что пора возвращаться.

Дождь хлестал по рамке с фотографией, и, хотя та была надежно защищена стеклом, мне стало жалко оставлять ее здесь, под дождем. Я сунул ее за пазуху – она тут же промочила футболку, и я зябко поежился от холодного прикосновения к телу.

Опершись на левую ступню, я поднялся, но стоило сместить центр тяжести на обе ноги, как утихшая боль заново пронзила голень и я, охнув, машинально опустился обратно. Капли участились, идти я не мог, и положение дел здорово меня напугало.

«Так, нужно мыслить трезво, – убеждал я себя. – Сейчас позвоню родителям и попрошу приехать».

Я зашарилпо карманам и с ужасом понял, что не могу найти мобильный. Вторая волна липкого страха накрыла меня сразу после того, как я вспомнил, что оставил в чехле записку.

Обратный путь с кладбища я представлял себе как полосу препятствий с тремя основными пунктами: чей-то памятник в полный рост – церковь – сторожка. Где я выронил телефон, определить было невозможно, но наверняка это случилось во время моей трусливой пробежки, так что нужно было повторить маршрут.

Сначала у меня получалось неплохо идти: ближе к забору едва ли заботились о внешнем виде кладбища, так что здесь было довольно тесно, однако это сыграло мне на руку: прыгая на одной ноге, я опирался на ограды и кресты, перескакивая от одной могилы к другой. В голову лезли жутковатые вопросы: если в конце кладбища хоронят преступников и самоубийц, то почему это самый густонаселенный трупами участок? Ближе к середине кладбища расстояние между могилами стало больше, и прыгать от одной к другой по вязкой грязи сделалось тяжелее.

Я понял, что, даже если и выронил телефон где-то здесь, найти его теперь невозможно: слишком темно, слишком грязно, слишком мокро. Был бы фонарик… Но фонарик, конечно, остался в телефоне.

Возле памятника в полный рост начиналась «элитная» часть кладбища – там хоронили известных и богатых людей города, поэтому чаще всего вместо крестов и небольших надгробий на могилах у них были настоящие произведения искусства. Я схватился за мраморный локоть памятника, чтобы удержаться, но ладонь соскользнула; я закачался и машинально оперся на правую ногу, однако почувствовал новый укол боли и все равно ничком свалился в грязь. Склизкая грязная жижа брызнула мне в глаза, заляпала щеки, попала в рот, и я почувствовал горечь на языке. Тогда я и расплакался всерьез, решив, что умру прямо тут, так как попросту не смогу подняться.

Подняв голову, я увидел в небе блестящие купола храма – до него оставалось всего несколько метров. Вспомнил, как отец говорил, что церковь может приютить у себя бездомных и обездоленных, дать пищу и кров, тепло и свет.

Подняться у меня не получилось, нога надрывно болела, так что я пополз к дверям храма, уверенный, что там мне помогут. Ведь я именно такой: обездоленный, грязный, голодный, замерзший и потерявшийся.