Книга Почти 15 лет, страница 8 – Микита Франко

— Почему это так важно?

Лев посмотрел ему в глаза и сказал самое честное, что вообще когда-либо говорил за свою жизнь:

— Потому что мы едем в какую-то срань за тридевять земель, где у меня не будет ни одного напоминания об этом месте, где я встретил тебя и попал в лучшую версию своей жизни.

Слава, улыбнувшись, показал ямочку на щеке, и справедливо возразил:

— Но там буду я. Мы создадим новые воспоминания. Новые «наши места». Разве это не лучше?

— Не лучше, — по-детски возразил Лев.

Он не знал, как ему объяснить. Не знал, как рассказать Славе, что с того момента, как они начали готовиться к переезду, ему кажется, что они прощаются. Что он мог сказать? «У меня плохое предчувствие»? Но он же не из тех, кто верит в «предчувствия». Он рациональный. По крайней мере, пытается таким быть.

— Ты романтичный, — сказал Слава, улыбнувшись.

— Ничего подобного.

— Во всём видишь какой-то символизм, — продолжил тот, не слушая возражений. — Это круто.

— Нет, не вижу.

Он посмотрел на Льва с хитрой усмешкой:

— Можем тогда не брать с собой эту стремную биту, которой двадцать с хером лет?

Лев нахмурился:

— Не можем.

Слава рассмеялся.

Он отстоял перед ним квартиру, машину, биту, но дом отстоять не смог. И чем дольше тосковал по нему, тем явственней понимал, что это не тоска по дому, это — обида на Славу. Напарник, с которым ты строил шалашик в детстве, раскурочил его и сказал, что больше не хочет играть. Уходя, прихватил с собой стул.

Примерно так чувствовал себя Лев, когда вспоминал, с какой легкостью Слава принял решение о продаже.Потом он много думал об этой семантике слов: почему «продать дом» звучит так странно, так двусмысленно? Не потому ли, что в тот день было продано нечто большее?

«Просто ты опять видишь ненужный символизм», — раздражался он сам на себя.

Ну, может быть.

И всё-таки?..

Он не считал, что давит с переездом. Он со всеми разговаривал честно.

Сначала, конечно, со Львом — с ним разговоры начались гораздо раньше, ещё до всяких конкретных решений о Канаде. Десять лет назад, когда они стали родителями, Слава впервые сказал, что в России оставаться нельзя. Это был 2009 год и как ему казалось теперь, из 2019-го, то было не худшее время в стране.

Лев работал реаниматологом второй год и все свои «нет» аргументировал словами о профессии, дипломе и семи годах жизни.

— Ты просто предлагаешь мне выкинуть семь лет жизни, которые я потратил на эту профессию, и начать заново, — говорил он.

— Можно переучиться, — неуверенно возражал Слава.

Он, со своим образованием колледжа, где его учили рисовать ровную линию под линейку, чувствовал себя не имеющим права давать Льву советы. Но переучиться и правда было можно…

— Это еще несколько лет, — напомнил Лев.

— Но меньше семи.

Каждый раз, когда они об этом говорили, Лев начинал заводиться.

— Слушай, я всё время делаю так, как хочешь ты, — с раздражением высказывал он. — Сначала ты решил, что хочешь воспитывать ребёнка, и я сказал — хорошо. Потом ты решил, что мы должны делать это вместе, и я снова сказал хорошо. А теперь ты говоришь, что из-за этого ребёнка я должен бросить всё, что для меня важно, и срочно эмигрировать, и каждый раз я слышу один и тот же ультиматум: или я делаю так, как ты скажешь, или мы расстаёмся.

— Это не ультиматум… — попытался возразить Слава, но Льва уже было не остановить.