Книга Почти 15 лет, страница 56 – Микита Франко

У него был свой день до.

Это был не крик и не щелбан, вместо кулачка. Это была крышка пианино, сброшенная на Ванины пальцы — последнее, что он сделал для младшего сына.

Был серьёзный разговор — касающийся, к слову, самого Вани и отношений между ребятами в команде (не наносят ли ему травмы именно они?) — а Ваня уселся за пианино и, перебивая их голоса, принялся наигрывать марш Шопена. Не останавливался, хотя Лев попросил несколько раз. Стоило ли из-за этого сбрасывать крышку на пальцы? Теперь уже кажется, что не стоило.

Теперь уже всё казалось ничего не стоящим: и музыка, и весь вчерашний разговор, и обидчики из футбольной команды. То, что вчера казалось проблемой, в которой нужно разобраться, сегодня превратилось в события будто бы из другой жизни.

А вот секунды до у Льва не было. Были только секунды во время.

Лев десять лет проработал в отделении реанимации и интенсивной терапии в областной больнице. За эти десять лет он проводил сердечно-легочную реанимацию ребёнку лишь однажды: восьмилетняя девочка потеряла сознание в коридоре. Она была посетительницей, вместе с мамой приехала к бабушке. Детское отделение реанимации находилось в другом корпусе, девочку отвезли в ближайшее — на этаж выше.

Тогда он не нервничал, действовал по протоколу, завел сердце с помощью дефибриллятора. Это могла быть «внезапная кардиальная смерть», но девочка продолжила жить. Позже оказалось, что у неё аномальное строение сердца — синдром Вольфа-Паркинсона-Уайта, но это уже его не касалось и после он о девочке не вспоминал.

А оказавшись на поле перед Ваней — вспомнил. Главным образом потому, что вся его врачебная уверенность куда-то улетучилась, он нервозно соображал, что ему делать: он же ничего не умеет, он никогда не делал таких манипуляций с людьми. И это правда: таких — на траве, вместо реанимационной палаты, руками, вместо дефибриллятора — не делал ни с кем, кроме манекенов в учебных комнатах университета.

Он копался в собственной памяти:

Непрямой массаж сердца ребёнку — одной или двумя руками? Если двумя — я его не сломаю? А вдруг одной будет недостаточно, и он не выживет? Сколько нажатий? Взрослому — 100–200. А ребёнку? Вдруг будет слишком много? А если меньше, будет слишком мало…

Сомнения возникали одно за другим, но он ужедействовал: как думал, как вспоминал, как чувствовал. Через его руки прошли тысячи пациентов, но теперь, когда на траве лежал самый важный в его жизни, десятилетний опыт и натренированная нервная система пошли к черту, оставив его один на один с растерянностью.

Потом, когда он приедет в больницу, врачи скажут ему, что он вообще-то молодец. Что если бы не Лев, Ваня мог бы и не продержаться эти несколько минут до приезда скорой — они бы его просто не завели. Он понимал: в этом есть правда. Массаж редко восстанавливает сердечную деятельность, но он разгоняет кровь к мозгу и сердцу, отодвигая процесс омертвения тканей. Может быть, он и правда сделал многое.

Но он сделал недостаточно.

Девочка, которую он спас пять лет назад, перенесла клиническую смерть, открыла глаза в тот же день и спросила, где мама. А его сын не открыл глаза, он впал в кому. И Лев не мог думать о том, что сделал достаточно для того, чтоб Ваня не умер. Так не бывает: он не может позволить себя быть достаточным в таком мизере, ему нужно быть достаточным для того, чтобы Ваня жил, и не вегетативно, а по-настоящему: открывал глаза и спрашивал, где Слава.