Книга Почти 15 лет, страница 57 – Микита Франко

Льву думалось, что, если бы так и было, Ваня обязательно бы спросил про Славу. Не про него.

Он приехал в больницу вечером — для того, чтобы забрать Славу, но когда позвонил ему с парковки, тот спросил:

— Ты что, даже не зайдешь?

Было ясно, какой ответ считается неправильным. Поэтому сказал:

— Сейчас поднимусь.

Пока он шагал до главного входа, то думал, что дело в Ване — он не хочет идти, потому что не хочет его таким видеть. Но когда он прошел через раздвижные двери, стало ясно: дело в больнице. Он не хотел видеть больницу.

Не хотел проходить через двери реанимации — почти такие же, как в областной больнице — и не хотел бесконечно сравнивать одно с другим: как было в России и как всё устроено здесь. Не хотел видеть людей, у которых есть право носить белые халаты, и постоянно вспоминать, что у него такого права нет. В конце концов, ему было обидно, даже оскорбительно, что какой-то доктор Тонг разговаривает с ним тоном, словно Лев несмышленый ребёнок: упрощает, объясняет, смягчает информацию. Лев десятки раз повторил: «Я врач», а тот: «Да-да, конечно…», и опять: «…если удар пришёлся на височную долю, а там у нас находитсязона слуха…». Лев кипел, ему хотелось заорать на него: «Я знаю! Я знаю! Я знаю!!! Заткнись, сраный китаец!».

Когда он ушёл, Лев повернулся к Славе:

— Он держит меня за идиота что ли?

— Забей.

— Он разговаривает со мной, как…

— Это сейчас неважно, — перебил Слава. — Побудь с Ваней.

Он сел на скамейку в коридоре, и Лев удивился:

— Ты не пройдёшь в палату?

— Я там весь день провёл. А ты… Может, ты хочешь побыть с ним один…

— Да не то чтобы.

— …поговорить, — добавил Слава.

Лев хмыкнул:

— Вряд ли он мне ответит.

— Он тебя слышит.

— Это не доказано.

Лев встречал таких романтиков среди коллег: «Говорите с ним, он обязательно вас услышит», но сам таким не был, а через пару лет работы и у большинства романтиков отваливалась романтичность — с ней долго не протянешь.

Сделав над собой усилие, он зашёл в палату, решив, что просто переждёт. Если для того, чтобы быть хорошим отцом в глазах Славы, он должен торчать над кроватью ребёнка в коме — он это сделает. Но для себя лично Лев не находил в этом никакого смысла.

Он прекрасно понимал ситуацию: Вани здесь нет. Ни в каком виде. Он их не слышит, а если брать за руку — не чувствует. Люди просто поддаются самообману — все люди: и родственники пациентов, и сами пациенты, которые, приходя в себя, начинают рассказывать какие-то байки. Лев за десять лет их столько наслушался, что в пору книги писать: от типичных рассказов про свет в конце туннеля до религиозного бреда в лице Иисуса, зовущего на небеса. И что теперь, во всё это он должен поверить?

Он сел на круглый табурет рядом с Ваниной постелью — боком, так, чтобы не смотреть на сына, а то от этих трубок из носа Льву становилось не по себе — он привык видеть Ваню без них. Глянул на настенные часы и решил: пятнадцать минут. Ровно столько он просидит здесь, прежде чем вернуться к Славе и заверить, что он «побыл с сыном».

Время пошло.

Первую минуту он покачивался на табурете в такт пиканью кардиомонитора. Потом надоело, он вытащил телефон, нашёл фотографию заключения (Слава прислал) и начал вчитываться: «Закрытая черепно-мозговая травма. Ушиб головного мозга тяжелой степени без сдавления. Контузионный очаг в височной доле». Лев с сочувствием глянул на Ваню: похоже, с музыкой будет покончено. Он бодрился, пытаясь шутить самс собой: зря везли дурацкое пианино, а он же говорил…