Книга Почти 15 лет, страница 149 – Микита Франко

А когда двадцатилетнего Валеру, накрыв простыней, увозили в морг, поздно стало спрашивать. Теперь колокол звонил и по нему.

Сразу, как он это понял, мысли стали биться в агонии: «Славу здесь убьют. Не за ногти, так за одежду, а не за одежду, так за что-нибудь ещё, потому что это Слава, он не умеет промолчать». Слава был нездесь, а там, в безопасности, но это не приносило спокойствия: Лев ведь мечтал, что всё как-то наладиться, что он упросит его вернуться, что Слава, в конце концов, поймёт, что в России им было лучше… Но теперь так было нельзя. Никак было нельзя. На что теперь упрашивать: на смерть от пули в груди? Признать безнадежность своего положения казалось невозможным.

День ото дня легче не становилось: каждое утро он просыпался с новым пониманием жизни. Жить здесь нельзя не только Славе, но и детям — обоим. Здесь нельзя жить Мики, мечущемуся между мальчиками и девочками, здесь нельзя жить Ване, обреченному сражаться с бюрократической машиной за право получать лекарства. Он представлял, как какие-то уроды зажмут Мики на улице, он представлял, как Ваня попадёт в больницу и станет жертвой сплетен в ординаторской. Кошмар разрастался.

Двадцать седьмого декабря он проснулся с ясным пониманием, что ему теперь делать.

Ничего.

Ничего не делать — значит, отпустить. Наверное, это и есть любовь: любить его любым, любить вопреки его решению не любить в ответ, любить его счастье, даже если это счастье строится далеко и не с ним. Это решение стоило ему нескольких бессонных ночей, проведенных в слезах и нежелании от него отказываться, но каждый раз, как перед глазами вставала картина жёлтых ногтей в кровавых разводах, Лев всё больше приходил к мнению, что любить живого Славу, пусть далекого и чужого, легче, чем мертвого, но «своего».

Тогда он и позвонил Тахиру: не потому, что хотел забыться в сексе и алкоголе, а потому, что нужно было начинать другую жизнь. Он не знал, с чего начать, и попробовал начать с человека.

— Двадцать человек в семье — это кто? — спросил Лев, наблюдая за ловкими движениями Тахира: мелко нарубил мясо, сдвинул в сторону, потянулся к следующему куску.

— Родители, родители родителей и дети.

Подсчитав всех в уме, Лев обалдел:

— Дети? Вас что, четырнадцать?

— Нет, нас пятеро, у меня две сестры и два брата. У всех есть свои семьи, и братья с женами и детьми живут в родительском доме.

— Почему?

Он ответил с некоторым смущением:

— Потому что мужчина должен привести женщину в дом, а у моих братьев нет своих домов.

Лев присвистнул: кошмар, ну и табор, ну и порядки.

— Ты поэтому здесь? Освободил место?

Он попытался пошутить,но Тахир ответил серьёзно:

— Нет, просто мой дядя застал меня с парнем.

— И ты уехал из страны? Радикально решаешь проблемы.

Тахир поднял на него уставший взгляд. Ещё одна неудачная шутка.

— Там, откуда я родом, таких как ты и я вешают на площадях, Лев.

Лев и забыл, что из себя представляет Иран. В то время, пока в России можно безнаказанно убить гея, в Иране нельзя безнаказанно быть геем. В Канаде же можно выйти замуж, воспитывать детей и судиться с любым, кто косо на тебя посмотрит. Странно, что всё это один мир.

— Неужели твой дядя бы тебя сдал? — не поверил Лев.

— Он и сдал. В смысле, семье. Он рассказал семье.

— И что они?

— Они сказали, чтобы я менял пол.