Онлайн книга «Окна во двор»
|
Ваня растерянно посмотрел на меня, и я подал знак рукой: сиди. Мы остались, но вскочила бабушка. Со слезами и криком она вдруг бросилась в прихожую, где обувался Слава. «Как ты мог! – голосила она. – Как ты мог!» «Не делай вид, что не знала», – раздраженно отвечал он ей. «Я ничего не знала! Откуда я могла знать! Да если бы я знала, я бы тебе сразу помогла, я бы за тебя молилась!» «Что за спектакль, мама? Я столько лет живу с мужчиной, для тебя это новость?» Но бабушка начала рыдать, ей понесли стакан воды, какие-то капли, нашатырь, водку – все подряд, до чего дотянулись, в общем. Слава, хлопнув дверью, ушел, а бабушку приводили в чувство еще минут пятнадцать. За столом вполголоса (чтобы не нервировать бабушку) еще какое-то время обсуждали Славу, называя его заднеприводным, ну и по-всякому там, так что мне очень быстро надоело это слушать и я сказал Ване: «Все, пошли». Нас никто не пытался остановить. Было видно, что всем хочется что-то спросить, но никто не решается, и поэтому мы старались собраться быстрее, чем посыплются вопросы. Все это случилось за пару недель до нашего отлета в Канаду. На следующий день бабушка пришла к нам ругаться. Сначала сделала вид, что пришла по другому поводу, принесла пирожки, сказала, что мы, мужики, ничего, наверное, не едими готовить не умеем. Дурацкий предлог, учитывая, что за столько лет мы еще не умерли от голода. Но, выкладывая пирожки на тарелку, она сказала Славе, как бы между делом: «Я не буду вспоминать об этой ситуации, если ты перестанешь втягивать в свои дела детей». «В какие дела?» – уточнил Слава. «Ты сам знаешь. – Было видно, что она даже не хочет называть вещи своими именами. Посмотрев на меня, она сказала: – Мики, выйди». Я ответил: «Сейчас, только возьму шоколадку». И начал долго-долго шарить рукой в буфете, делая вид, что никак не могу ее найти. «У меня нет никаких “дел”, – отвечал Слава. – У меня есть жених. Мы вместе растим детей. Я сам решаю, как их растить, потому что это мои дети. И не будем об этом больше никогда». Он хотел уйти от разговора, но бабушка начала кричать, и ее лицо показалось мне смятым, как комок пластилина, каким-то рваным и искаженным: рваный черный рот, маленькие глаза-пуговицы и тоже черные, черные, черные… «Мам, хватит, – попросил Слава. – Я же счастлив…» Он это так тихо сказал, как будто ему стыдно. Может, так и было. Бабушка выглядела настолько несчастной, что на ее фоне стало неловко заявлять себя счастливым. Я чувствовал, как она пытается найти хоть какое-то спасение, хоть одну фразу, за которую можно зацепиться и заставить Славу перестать быть геем. И она сказала, наверное, худшее из всего, что можно было сказать: «Да лучше бы была война и ты там умер, чем это все!» Слава вздрогнул от этих слов, а я подумал: «Так не бывает… Так не бывает, это, наверное, воображаемая сцена». Это последнее, о чем они говорили. Бабушка ушла, а Слава не попрощался с ней, больше не пускал ее к нам домой и не заходил сам. Нужно было отдать собаку – мы договорились об этом заранее, потому что правила авиакомпании не позволяли брать ее на борт, а в багажном отделе «она сдохнет» (это Лев сказал). И с собакой к бабушке отправили меня – я чувствовал себя Красной Шапочкой, которой суждено идти через лес к своей смерти. |