Книга Окна во двор, страница 92 – Микита Франко

Когда мы прощались, я пообещал, что начну вставать еще раньше, чтобы звонить не так поздно. Лев покачал головой.

– Не надо. Твой сон важнее.

Я заспорил:

– Нет, твой. От меня не зависят жизни людей.

Отключив видеозвонок, я сразу увидел всплывающее сообщение от Майло: «Доброе утро, Микки-Тикки-Тави. Ты сегодня не плачешь?» Я закатил глаза, сделал глубокий вдох, с раздражением выдохнул через зубы и неторопливо напечатал: «Доброе утро, Майло. Не плачу. Как твои дела?»

Теперь это становилось ежедневным ритуалом – с тех пор как мы пересеклись в подворотне, Майло писал мне каждый день, интересуясь, в порядке ли я. Хуже этих навязчивых сообщений было только имя, которым он меня наградил, – Микки-Тикки-Тави. Я тоже подумывал дать ему прозвище, заменив две первые буквы имени Майло, но не стал: на фоне безобидной клички мангуста было бы чересчур пользоваться его наивной непросвещенностью в русском матерном. В конце концов, я старался быть вежливым.

Ключевое слово – «старался». Общение с людьми давалось мне с трудом, как тяжелая, изнурительная работа.

«Встретимся сегодня?» – спрашивал Майло.

Я не хотел, но ответил: «Конечно, давай».

Спрятав телефон в карман, я поднялся, вернулся в палату. Слава, опустив бортик кровати, сидел на краю Ваниной постели – одной рукой он держал его за руку, другой гладил по голове и что-то успокаивающе шептал. Ваня лежал с закрытыми глазами, повернув голову в Славину сторону.

Заметив меня,Слава негромко сказал Ване:

– Кажется, нам пора.

Брат тут же открыл глаза – в них ясно читался испуг. Слава растерянно посмотрел на врача.

– А мы можем еще задержаться?

– Сейчас начнутся процедуры.

От слова procedures Ванины глаза стали еще шире, он беспокойно задвигался – настолько, насколько позволяло его состояние, – и замычал. Слава, крепко прижав Ваню к себе, чтобы унять его дрожь, снова обратился к врачу:

– Я ведь имею право остаться с ним здесь?

– К сожалению, родители могут круглосуточно оставаться с детьми только в обычных палатах.

– А в России – в любых, – сказал Слава таким тоном, будто эти порядки придумал сам врач.

Доктор беспомощно развел руками. С сочувствием глянув на Ваню, он попятился к дверям палаты.

– Я попрошу медсестру вколоть успокоительное.

Оставшись с Ваней наедине, мы со Славой на пару уговаривали его не волноваться – папа что-то шептал ему на ухо, а я пытался решить вопрос рационально.

– Знаю, сейчас это все кажется жутковатым, – говорил я, – но врач сказал, что тебе будет лучше с каждым днем. Завтра утром ты сможешь делать больше вещей, чем сегодня, а послезавтра – еще больше. Прикольно, да?

Ваня, прижавшись к Славе, притих в его объятиях. Я уже было обрадовался, что сумел найти нужные слова, как в палату вломилась медсестра со шприцем наготове. За ней, задрав очки на лоб, неспешно шел лечащий врач. При виде шприца Ваня не только возобновил свою мычащую истерику, но еще и заплакал – слезы покатились из глаз, но мимически лицо почти не поменялось, лишь слегка задвигались брови и уголки губ. Его беспомощный страх раздирал мне сердце, я тоже чуть не начал плакать.

– Стойте, подождите! – попросил Слава. – Не надо колоть. Мы с ним договорились.

Медсестра растерянно оглянулась на врача. Тот мягко пояснил:

– Ну зачем же мучить ребенка, если он так нервничает?