Книга Окна во двор, страница 89 – Микита Франко

– Я хочу к маме.

– А где она?

– Умерла.

– Оу… – Теперь он выглядел совсем потерянным. – Мне жаль, чувак.

Я решил, что надо валить побыстрее, пока еще чего-нибудь не наплел, но Майло обеспокоенно пошел рядом. Сначала я думал, что мы дойдем вместе до центральной улицы, а там разойдемся, но он не отставал – тащился за мной, как щенок за хозяином. Пришлось снова заговорить.

Я обернулся.

– Тебе что, тоже в ту сторону?

– Я хочу убедиться, что ты в порядке.

– Я в порядке.

Голос у меня сипел от слез, так что прозвучало неубедительно, и Майло только усмехнулся. Поравнявшись со мной, он вытащил из кармана сигаретную пачку, но внутри оказались самокрутки – я тут же учуял знакомый сладковатый запах. Он протянул мне одну.

– Тебе, кажется, надо расслабиться.

Он дал мне прикурить и закурил сам. Почти синхронно затягиваясь, мы неспешно шагали по узкой улочке с вывесками на китайском. То ли от косяка, то ли от пряных запахов у меня слегка кружилась голова.

На подходе к остановке я сообщил:

– Мне дальше на автобусе.

– Ты себя нормально чувствуешь? Доберешься?

– Конечно, – ответил я, слегка удивленный такой заботе.

Снова вытащив сигаретную пачку, Майло протянул ее мне.

– Можешь забрать всю.

От неожиданности я отшатнулся от нее.

– Если это потому, что у меня умерла мама, то это случилосьдавно, – пояснил я, не сводя взгляда с изображения пародонтоза на пачке.

– Это потому что я добрый, – ответил Майло.

– Я не верю в добрых.

– А я верю. – Он положил пачку в нагрудный карман моей джинсовки и, подмигнув, хлопнул меня по плечу. – Пока, Мики. Больше не плачь.

Я проследил за ним взглядом: он, поежившись, накинул на голову капюшон от толстовки, сунул руки в карманы, пошел в обратную сторону. Голова у меня заработала как вычислительная машина: симпатичный, интересный, способный к сочувствию, достиг девятнадцати лет, выращивает коноплю – чем не идеал? Положив руку на сигаретную пачку – как раз в области сердца, – я раздраженно подумал: «Почувствуй хоть что-нибудь, бездушная скотина».

Оно размеренно билось под моими пальцами, словно говоря: «Тук-тук-тук. Ничего не чувствую».

На протяжении четырех дней мы с папой навещали брата в больнице, и каждый раз Слава объяснял Ване, где тот находится, что случилось и когда станет легче. Как заевшая пластинка, практически одними и теми же словами, он будто бы проводил монотонный инструктаж. На третий раз я спросил, зачем он это делает, Слава ответил:

– Не хочу, чтобы Ваня испугался, если придет в себя, а никого не будет рядом.

Ваня не испугался. На пятый день, зайдя в палату, я поймал на себе его взгляд. Раньше он блуждал глазами по стенам и потолку, не задерживаясь ни на чем, а тут пристально вглядывался в меня, словно хочет что-то сказать.

Попятившись назад, я выскочил в коридор – там Слава беседовал с лечащим врачом – и замахал руками, завлекая их за собой в палату. От волнения я сам забыл, как разговаривать, поэтому получилось только невнятно промычать.

Они поторопились за мной, и уже втроем мы синхронно замерли над Ваниной кроватью – он остановился глазами на каждом из нас по очереди.

– Ваня, ты слышишь нас? – спросил доктор.

Брат слегка повел бровями, будто попытался нахмуриться. Врач несколько нервно попросил Славу:

– Поговорите с ним, поговорите на русском.