Книга Окна во двор, страница 81 – Микита Франко

Я представил себя глазами терапевта: пятнадцатилетний невротик из гей-семьи с зависимостью – настолько сильной, что готов отдаться за косяк практически кому угодно, несмотря на то что ненавидит секс. Звучит клево, если ты терапевт. Я уже представил, как какому-нибудь мозгоправу в белом халате захочется покопаться в моем сознании, сложить меня как пазл. Но, так или иначе, меня лишат травы и снова заставят пить таблетки.

Я помотал головой.

– Не нужно. Это была разовая акция, больше не повторится.

Мы поднялись с дивана – чтобы дойти до выхода, нужно было пройти через весь холл, мимо всех остальных посетителей, дамочки на ресепшене и туда-сюда снующего медперсонала. Я чувствовал, как все провожают нас взглядами, и поэтому старался держаться чуть в стороне.

Когда мы оказались на парковке, я, не удержавшись, сказал:

– Я понимаю, ты хочешь всем показать, что ты гей, но с чего ты взял, что я не против всем показать, что мой отец – гей?

– А почему ты против?

Я замешкался с ответом. Причина казалась мне очевидной, но сформулировать ее не получалось.

– Потому что, – беспомощно сказал я.

Уже в машине, когда мы покинули территорию больницы, Слава снова принялся читать мне свою любимую лекцию про гендерные стереотипы: лак для ногтей, как и косметика, не определяют ничью ориентацию, а мне необходимо выходить за рамки своего зашоренного сознания и меньше оглядываться на остальных.

– Знаю-знаю, – я перебил его на полуслове. – Согласен, это просто стереотипы. Но ведь никто так больше не делает, даже здесь. Ты выглядишь эпатажно.

– Но кто-то же должен начать делать это первым, чтобы это стало привычным.

Я закатил глаза.

– Неужели на международном консилиуме крашеных мужиков выбрали именно тебя?

– Смешная шутка, – сказал Слава без улыбки.

Вздохнув, я взял лямку от ремня безопасности и натянулее на глаза, как маску для сна. Сообщил как бы между прочим:

– Я утром звонил отцу. У него все в порядке, если тебе интересно.

– Неинтересно, – флегматично ответил Слава.

Я отпустил лямку, и она послушно съехала обратно, на мою грудную клетку. Мне не хотелось эмоционально вовлекаться в их разборки, но я не удержался от вопроса:

– Это из-за отъезда?

– Что «это»?

– Ты так себя ведешь с ним.

Слава молчал, сжав руки на руле.

– Из-за того удара? Это было больше одного раза?

Глядя на его побелевшие костяшки, я только убедился:

– Да, больше одного.

– Микита, – я вздрогнул, услышав полное имя, это всегда не к добру, – не лезь не в свое дело.

– А почему это не мое дело, мы же…

Я хотел сказать: «Мы же одна семья», но Слава оборвал меня чужим, металлическим голосом:

– Замолчи.

Напуганный этой переменой настроения, я действительно замолчал, отвернувшись к окну. Неожиданное открытие: когда злится Слава – это гораздо страшнее, чем когда злится Лев. Интересно почему?

* * *

Мы два дня не разговаривали со Славой. Он сказал: «Замолчи» – и я замолчал, пожалуйста, как просили. Обычно мне нравилось, что он работает из дома, не привязанный к графикам и выходным, но в те дни я проклинал человека, который придумал фриланс (никто не знает, кто его придумал, гугл не выдал ничего внятного, и от этого проклинать стало скучно).

Мы с папой были вынуждены находиться рядом круглые сутки, вдвоем, в тотальной тишине, нарушаемой только редким скрипом половиц или звяканьем посуды. Был бы Лев – все ничего, он бы разговаривал то со мной, то с ним, не давая развалиться последним крупицам семейных отношений.