Книга Окна во двор, страница 77 – Микита Франко

От этого «кое-что» мне стало не по себе: я опять подумал про курево, про Лорди, Мишу, свой аккаунт в «Тиндере» –в общем, про все, чего не должно быть в жизни пятнадцатилетних. И каждый раз, когда я слышал размытые формулировки от родителей, независимо от контекста, меня прошибал холодный пот: они всё знают и намекают мне на это!

– Что видишь? – осторожно спросил я.

– Взять хотя бы Ваню. Ты же его очень любишь.

– Это ведь не то.

– Что «не то»?

– Я имею в виду, что это не романтическая любовь. И не… Какая-нибудь там еще. Он мой брат.

Под «какой-нибудь там еще» я имел в виду сексуальную, но не решился произнести это при Славе.

– Любовь не бывает «та» или «не та», – ответил он. – Говоря откровенно, он тебе не брат… Да-да, я знаю, что так лучше не говорить, но в данном случае это справедливое замечание: Ваня изначально посторонний человек, который пришел в нашу семью, а ты полюбил его как брата. Или Лев – та же самая ситуация. Ты принял его как отца, хотя он не твой отец.

– Все это круто, конечно, – ответил я, поежившись в кресле. – Но когда я вырасту, я же должен буду с кем-то построить свою собственную семью, отдельную от…

Я хотел сказать «от нашей», но, так как никакой «нашей» уже не было, я просто сказал:

– …от этой. Мне страшно, что я останусь совсем один из-за того, что никого не могу полюбить.

– Когда мне было пятнадцать, я тоже никого не любил.

– Да, но ты же понимал, у кого есть потенциал? Ты понимал, что тебе нравятся мужчины?

– Понимал, – согласился Слава.

– А я не понимаю. Мне никто не нравится. Даже хуже: я не нейтрален, мне все неприятны, такие дела.

– Неприятны сами по себе? – уточнил Слава. – Просто все люди на свете? Даже тот чел? – Он кивнул за окно, на автобусную остановку, под козырьком которой стоял незнакомый подросток в желтом дождевике.

Обернувшись на него, я заключил:

– Нет, этот чел не неприятен, потому что я его не знаю.

– Чтобы он стал тебе противен, ты должен его узнать?

– Вряд ли этого будет достаточно, – неуверенно ответил я.

– А что он должен будет сделать, чтобы стать неприятным?

Я вспомнил свой первый поцелуй за кулисами актового зала – жадный, мокрый до отвращения, пахнущий лаком для волос. Вспомнил ревностный взгляд Ярика всякий раз, когда я прятался в туалете с Глебом. А потом – этот отвратный, сочащийся похотью Артур, до того омерзительный, что мне хотелось его наказать за это. И наконец, Лорди – женская сексуальность с ощущением вязкойсклизкости на пальцах. Все это сверху приправлено чужими полуобнаженными фотками из «Тиндера», вопросами «сколько см?» и «место есть?».

Я мотнул головой, возвращаясь к разговору со Славой.

– Не знаю, – буркнул я, отвечая на его вопрос.

Он странно улыбнулся.

– А по-моему, знаешь.

– Знаю, но не хочу говорить.

– Хорошо.

Мы замолчали. Я расстроился от нашего разговора пуще прежнего: подумал, что мой случай настолько тяжелый, что даже Слава не знает, что сказать.

Но тишина была недолгой. Через пару минут он снова заговорил, как будто вообще о другом:

– В четырнадцать у меня была школьная подруга, которой я рассказал, что мне нравятся парни. Знаешь, что она ответила?

Прикинув, какой примерно был год на дворе, я предположил:

– Что она больше не твоя подруга?

– Нет. Она сказала: «Это ничего, Слава, когда-нибудь ты встретишь женщину, которую сможешь полюбить, и это пройдет». Мы не перестали дружить – по крайней мере, на тот момент.