Книга Дни нашей жизни, страница 68 – Микита Франко

– Костя сказал, что будет тебя в тюрьме навещать.

Я рассмеялся. Ярик удивленно посмотрел на меня и заплакал. Это было так неожиданно… Он ревел и между всхлипами говорил, что ему уже надоело из-за меня плакать, что я все равно этого не ценю и ни одной его слезы не стою, что все из-за меня переживают, а я сижу и смеюсь, и мне на все плевать.

– Ярик… Ну успокойся… – смущенно повторял я. – Меня не посадят в тюрьму. Детей не сажают.

Я опустился на пол перед ним, как перед маленьким, и начал вытирать ему слезы. И вдруг понял, что сам сейчас заплачу.

Перестал его утешать, лег на пол и подумал: «Как бы не заплакать». Тогда и разревелся, конечно.

А Ярик перестал плакать, спустился ко мне на пол и теперь сам принялся меня успокаивать. Я продолжал реветь, чувствуя, как на самом деле мне приятно, что кто-то пытается меня утешить. От этого становилось чуточку легче.

Почему-то так получилось, что на этом полу мы и уснули. А может, только я уснул, теперь уже не знаю. Но проснулся я от того, что в комнате включился верхний свет. Я открыл глаза, а на пороге Лев стоит. За окном уже темно, времени прошло куча. Слева от меня, потягиваясь, приподнялся и сел Ярик.

– Здрасте, – сказал он, увидев Льва.

Лев кивнул, но еще некоторое время смотрел то на меня, то на него. Не знаю, какие версии произошедшего крутились у него в голове, но, насмотревшись, он просто сказал:

– Хотите чаю?

Мы, конечно, хотели.

Это было здорово и странно: наревевшись, пойти пить чай вместе со Львом, разговаривать с ним о ерунде и смеяться, будто ничего не было, будто сегодня самый обыкновенный день.

Перед уходом Ярик спросил:

– Это твой папа?

– Да, – ответил я.

И тут же подумал: «Что я за дурак? Зачем я это сказал? Завтра он увидит меня в школе с другим папой, и что я ему объясню?»

Но Ярик сказал, что отец у меня классный.

А Лев сказал про Ярика:

– Хороший парень. Почему вы не дружите?

Я пожал плечами. Я и правда не знал почему. Мы с Яриком раньше никогда по-настоящему и не разговаривали.

Ночью перед педсоветом я не спал от удушающей тревоги. Только удавалось задремать, как я просыпался, вспоминая визгливый голос нашей классухи, повторяющей, что я урод. И еще: «Мальчика увезли без сознания на скорой! Если что-то случится, виноват будешь ты!»

Я гадал, как там сейчас Илья. Все еще в больнице или уже дома? Наверное, в больнице. Думает ли он о случившемся так же часто, как я? Может, ему и не до того.

Я представлял эту больничную атмосферу с едким запахом лекарств, звякающими ампулами и шприцами… Если бы мне пришлось лежать в больнице, я бы очень хотел домой.

А потом я представил маму Ильи. Я никогда ее не видел, но представил очень четко, плачущую и мающуюся дома от переживаний за сына. Она, наверное, ненавидит меня. И это справедливо.

На следующий день оказалось, что отец Ильи тоже пришел на педсовет. Я его сразу узнал: вспомнил, как он гордился маленьким покусанным собакой Илюшей. Когда я зашел в кабинет, мы с ним зацепились взглядами, но он первым отвел глаза. Будто виноват больше меня.

Учителя-предметники сидели за длинным вытянутым столом с общим выражением дикой усталости и равнодушия на лицах. Им хотелось домой. Во главе стола была директриса, рядом с ней – наша классная.

Мы со Славой сели с другого конца стола. Все присутствующие воткнули в нас свои глаза.