Книга Дни нашей жизни, страница 126 – Микита Франко

Он вскрикнул, отпрянул от меня, закричал, что я идиот. С кухни кто-то прибежал на его крики, а я, быстро схватив свой блокнот, ушел.

В этот раз, конечно, было не как с Ильей. Я сделал это не импульсивно, а взвесил свое решение и даже прикинул, как лучше перевернуть стакан, чтобы получилось символично. Ошпарить кипятком все это ненавистное мне сексуально озабоченное мироустройство людей.

Я не жалел о своем поступке и не испугался его. Все-таки кипятком содержимое стакана было минут пятнадцать назад, когда я только его взял, так что яйца у Глеба не свернутся, разве что поболят денек-другой. Осознание свершенноговозмездия придало мне сил, и я с ужасом подумал: «Теперь я знаю, почему люди убивают».

Пока шел до кабинета, размышлял: «Я, наверное, очень злой. Уже давно злой, и с возрастом моя злость становится все опасней. Конечно, можно сказать, что три года назад Илья пострадал от меня намного сильнее, чем Глеб сейчас. Но тогда меня официально оправдали состоянием аффекта, а сейчас я отчетливо понимал, что делаю. И оттого, наверное, мой поступок еще гаже и хуже, а мне даже не жаль».

И когда во мне поселилась эта злоба? В какой момент? Все свое детство я испытывал ужасное противоречие между собственной семьей и миром за ее пределами. У семьи были одни правила, у мира – другие. И люди по этим правилам всегда играли против нас. Наверное, тогда моя злоба и получила свое начало. Злоба в душе – она как навозная муха, может летать там сколь угодно долго, и никто о ней не узнает; вот только у мух есть свойство откладывать яйца, и со временем ты будешь настолько полон этих грязных насекомых, что схватишься за стакан кипятка, и рука не дрогнет.

В общем, я знал, что я злой. Хуже этого знания было другое: если бы я себе позволил, то был бы еще злее.

Меня вызвали к директрисе прямо с урока. Я пришел туда равнодушно-спокойный, все еще ни капли не чувствуя себя виноватым. Она сидела за столом, сверкая стеклами очков, так что было трудно понять, куда она смотрит.

– Ну, рассказывай, – как-то лениво потребовала она.

– О чем?

– Зачем перевернул на человека кипяток?

– На Глеба, что ли? – Я посмотрел на нее невинным взглядом. – Так я не специально, просто стакан стоял на самом краю и упал. Случайно.

– А Глеб сказал, что ты взял стакан в руку и сделал это намеренно.

– Странно, зачем он так говорит… Мы ведь друзья. – И абсолютно наивно спросил: – А что с ним?

– У него ожог. Почему-то твоему другу скорую помощь вызывала повариха, а не ты сам.

– Я думал, ничего серьезного, пошел на урок. Вода же была едва теплой. – Я понимал, что несу чушь, но мне это было уже безразлично.

– У него ожог, – повторила директриса. – То есть ты вину не признаешь?

– Нет.

– Я сообщу о случившемся вашим родителям. Думаю, тебе будет тяжело доказать свою непричастность…

– А я не собираюсь ничего доказывать, – перебил я ее. – Он обвиняет – пусть он и доказывает.

Директриса вздохнула и взялась за телефонную трубку. Я с удивлениемнаблюдал, как она по памяти набирает номер телефона Славы. Но это, скорее, была заслуга Вани: он постоянно влипал в мелкие драки и оказывался в ее кабинете.

– Здравствуйте, Вячеслав Александрович… Да, вы меня уже по голосу узнаете… Нет, сегодня не по поводу Вани… Да, к сожалению… Пострадавший утверждает, что Микита вылил на него стакан кипятка… Ну а что он может говорить? Отрицает, конечно. Тот мальчик тоже трудный, но в данном случае в больницу-то увезли его… Вы подойдете? Хорошо.