Книга Отрада, страница 83 – Виктория Богачева

Но к утру лучшеТвердяте не стало. Всю ночь напролет Верея и Отрада просидели подле скамьи, на которой устроили для него нехитрую постель. Они меняли тряпицы, смоченные ледяной водой, и отпаивали его отваром, приготовленным знахаркой. Мальчишка метался в лихоманке, то и дело вздрагивал и шептал что-то в разгоряченном бреду, и негромко стонал. Щеки и лоб у него пылали огнем, а вот ладони были совсем ледяными. Отрада все пыталась согреть их и укрывала его кожухом, но Твердята раз за разом сбрасывал его на пол, когда беспокойно ворочался на лавке.

— Нет... нет... отпусти... пусти... — бормотал он и размахивал руками.

Верно, во сне приходил к нему тот самый лиходей, повстречавшийся ему на пути к кузне брата.

Под утро, когда Отрада возилась подле печи, а Верея обеспокоенно перетирала сушеные травы, Твердята распахнул глаза, словно на мгновение отступил липкий туман, сковавший его разум, и проговорил: четко и ясно, совсем не так, как ночью.

— Пусти... дяденька Избор... больно, пусти... не бей... дяденька Избор!

С громким стуком упал на пол горшок с кашей, который Отрада не удержала в ослабевших руках. Словно и не заметив, она медленно повернулась к знахарке, которая замерла с поднятым пестом, которым она толкла в ступе травы. Твердята же, договорив, разом обмяк и рухнул навзничь на лавку, закрыл глаза и забылся тревожным, болезненным сном.

— Может, почудилось ему, — неуверенным, сорванным голосом вытолкнула из себя Отрада и лишь тогда приметила, что выронила горшок.

Ойкнув, она опустилась на корточки и принялась поспешно убирать учиненный беспорядок. Слова Твердяты так и звенели в ушах, и все внутри сжимали ледяные тиски, стоило ей лишь подумать о том, чем все может обернуться.

Верея молчала, и эта тишина была красноречивее дюжины слов. Движения знахарки стали резче, жестче, и на мгновение Отрада помыслила, как бы та и вовсе не раскрошила на мелкие сошки крепкую с виду ступу.

Убрав рассыпанную по полу крупу, она поглядела на Верею.

— Не мог же вуй и взаправду его тронуть... — голосом, который она и сама не узнала, пролепетала Отрада.

Словно она была тоже повинна в том, что натворил дядька Избор.

— А то ты, девонька, сама не ведаешь, что может человек сотворить, коли нужда застанет, — Верея посмотрела на нее едва ли не с жалостью и поджала губы.

Та лишь вздохнулав ответ и принялась без толку вертеть в руках злополучный горшок.

— Надобно кузнецу рассказать...

— Нет! — знахарка грохнула ступой о стол и вскинула руку с зажатым пестом. — Не вздумай даже! Мы будем молчать, — велела она твердо и, малость поостыв, виновато погладила столешницу ладонью.

— Но как же... — Отрада непонимающе нахмурилась. — Он брат его, — поглядела на страдальческое лицо Твердяты. — Кто-то замышлял супротив него...

— Ни ты, ни я ничего не слыхали, — еще строже повторила Верея. — Ты смерти его хочешь?

— Чьей? — она заморгала. — Вуя? Нет! Он хоть и выжил меня из избы, а все же родич...

— Да не про Избора я говорю! — знахарка с досадой отодвинула прочь и ступу, и пест, уразумев, что испортила травы, слишком мелко их измолов. — Спрашиваю, ты смерти Храбра хочешь?

— Нет! — еще пуще вскинулась Отрада, тряхнув косой. На Верею она глядела так, словно у той выросла вторая голова.

— Вот и помалкивай тогда, — заключила знахарка сердито.