Книга Отрада, страница 81 – Виктория Богачева

— Брат сказал, что это ты Твердяту отыскала, — сказала Услада, даже не взглянув ей в лицо.

— Отыскала, — равнодушно отозвалась Отрада, которой мало радости было говорить с женщиной, возведшей на нее напраслину.

— Благодарю тебя за брата, — она прижала к сердцу раскрытую ладонь и слегка поклонилась, не согнув, впрочем, шеи. — Ты вроде бы славная девушка, отчего же честь свою не блюдешь?

Услада не сдержалась. Не смогла промолчать, оказавшись рядом с Отрадой.

Та вспыхнула, словно маковка, и тотчас побледнела. Даже россыпь веснушек, щедро появившаяся на ярком летнем солнышке, посветлела.

— Ты, вестимо, подсобила нам с Твердятой, и за это я тебе всегда буду благодарна, — Услада же ее молчание восприняла как согласие и потому, приободрившись, продолжила. — Но ты бы не лезла к нему да Нежке. Да и от Храбра держись подальше... ни к чему нам такое.

Договорив, она степенно кивнула и удалилась вслед за братом: тот, по-прежнему держа на руках Твердяту, как раз отправился вместе с Вереей к ней в избу.

Вся кровь, казалось, прилила к щекам Отрады, пока она стояла да глядела вслед Усладе, а в ушах непрестанно стучали ее слова. Как женщина цедила их сквозь зубы, едва-едва шевеля губами; как сморщила нос, словно унюхала что-то дурно пахнущее; как страдальчески заломила широкие брови коромыслом...

— Девонька! — Верея, обнаружив ее исчезновение, остановилась и принялась оглядываться по сторонам.

Закусив изнутри щеку, Отрада поспешила на зов. Болела душа, болело плечо, болела нога, которую она подвернула. Злость и обиду на Услада всячески подзуживали ее сказать в ответ что-то обидное и мерзкое, такое же гадкое, как и слова женщины.

«Значит, мальчишку искать я была ей хороша. А нынче – просит подальше держаться... Да больно мне нужно! Да разве ж я сама с ней заговорила?! Коли б не Твердята, вовек подле нее не остановилась бы!» — смурная, хмурая Отрада шагала подле знахарки, и та все обеспокоенно поглядывала на нее, но ничего не спрашивала: слишком вокруг было много чужих ушей.

В избе Твердяту, который бредил, то погружаясь в чуткую, неглубокую дрему, то приходя в сознание и сталкиваясь с болью, уложилина скамью. У него начался сильный жар, и Верея велела принести ледяной воды из колодца. Подхватив ведро, Храбр тотчас скрылся снаружи, а знахарка коснулась лба мальчишки и что-то зашептала себе под нос. Она потянулась к большой кожаной мошне, которую всегда носила с собой на поясе и хранила в ней некоторые лекарственные растения, и кинула в чашу горсть высушенных, мелко растолченных трав, плеснула воды из ушата, взболтала и поднесла ко рту Твердяты.

Тот сделал несколько глотков, потом закашлялся и отвернулся, но знахарка непреклонно заставила его выпить почти все.

Отрада опустилась на лавку подле него. Его лоб был горячим, почти обжигающим, а из груди вместо дыхания вырывались сухие, частые хрипы.

— Потерпи, малыш, потерпи, — прошептала она.

— Это ромашка, корень солодки и растертая ивовая кора, — сказала Верея, отставив в сторону пустую чашу. — Должно помочь, — помедлив, она перевела взгляд на опухшую лодыжку мальчишки и покачала головой, одновременно цокнув.

— Плохо, светлая Макошь, плохо, — сказала она, поджав губы.

Вместе с Храбром, который принес два полных ведра воды, в избу вернулась и Услада. Словно ошпаренная, Отрада поднялась со скамьи, стоило той показаться в дверях, и подошла к опустевшему ушату, чтобы его наполнить.