Книга Черная овечка, страница 104 – Бринн Уивер, Алекса Харлоу

Бриа долго молчит. У меня уже вертится на языке сказать ей, что я к ней чувствую. Это признание, от которого я горю желанием избавиться. Я отчаянно этого хочу. Но боюсь, что это ее отпугнет. Раз уж эта мысль появилась в моей голове, я знаю, что она никогда не уйдет. Может быть, ей никогда не говорили ничего подобного.

— Самуэль научил меня плавать, — говорит она в темноту, отрывая меня от мыслей своим резким заявлением. — Я быстро освоилась. Я хотела участвовать в соревнованиях по плаванию, но Самуэль сказал «нет» из-за шрамов.

Я сглатываю внезапную сухость в горле, пытаясь не отставать от нее, когда меня все еще захватывают мысли о признаниях и любви.

— Он беспокоился о том, что над тобой будут издеваться?

Бриа фыркает от смеха.

— Что-то вроде этого, наверное, — говорит она, ее щека двигается под моими пальцами, когда она улыбается. Спустя долгое мгновение ее улыбка исчезает. — Самуэль установил в доме тренажер для плавания, чтобы я могла тренироваться плыть против течения. Раз в месяц он арендовал общественный бассейн или летом брал меня с собой в свой домик, где устанавливал на озере дистанционные буйки и засекал время. Он научил меня более эффективно нырять в бассейне, как выполнять упражнения, как улучшить свои гребки. К концу второго курса я показывала лучшие результаты в штате для девочек моего возраста. Я моглабы принять участие в чемпионате любого штата и победить.

— У тебя не было желания бросить ему вызов и попытаться? Пойти к тренеру и показать, на что ты способна?

— Нет. Я очень быстро усвоила логику философии Самуэля о жизни и предназначении. Он научил меня уравновешивать то, что пойдет на пользу моему прогрессу, и что лишь будет утешать мое эго. Я поняла, что похвала других людей не ускорит мой прогресс в достижении целей. Самые важные достижения должны принадлежать мне одной. Так что я плавала только для него и для себя, — кончики пальцев Брии скользят по моей груди, не подозревая об огне, который она разжигает своим прикосновением. Ее глаза следят за движением, когда она погружается в далекие воспоминания. — В первый раз, когда я побила рекорд чемпионата, Самуэль сжал кулак и сказал: «Да, Бриа». В тот вечер он повел меня в мой любимый ресторан. Мы ходили в кино. Я чувствовала, что заставила его гордиться мной. Какая разница, если кто-то еще узнает?

Я провожу линию вниз по шее Брии и согреваю ладонью ее плечо.

— Как думаешь, почему он приложил все эти усилия?

— Может быть, для того, чтобы я смогла придерживаться чего-то и не сдаваться до тех пор, пока не стану лучшей. Или, может быть, преподать мне эти уроки о высокомерии, чтобы я могла научиться наслаждаться своим успехом, не выставляя его напоказ. Но теперь думаю, это было самое близкое, похожее на любовь. Может быть, он этого и не чувствует, но поступал именно так, — глаза Брии вспыхивают, отражая тусклый свет из окна, отражающийся от моих собственных. Ее голос тих, когда она снова говорит. — Как думаешь, можно жить в любви, даже если сам не чувствуешь ее так же, как другие люди?

Я знаю, не спрашивая, что Бриа сдирает целый струп, показывая мне кровавую рану. Внезапно все встает на свое место. Бриа боится. Все, что связано с любовью, ей чуждо. Это мучительная тайна. Она верит, что у нее никогда этого не было и не будет, что она не способна на это, не может этого чувствовать, видеть или осязать ни в себе, ни в других. Она не понимает «любовь», и это пугает ее.