Книга Эринии и Эвмениды, страница 73 – Риган Хэйс

Он поступил как настоящий доморощенный детектив-изобличитель: вынудил Марту признаться в личном разговоре и все записал на диктофон. После того как неоспоримые доказательства были предъявлены руководству Уэст-Ривера, юной мисс Силвер было уже не отвертеться.

Марту исключили в срочном порядке. Академия сколько угодно могла закрывать глаза на зависимости учеников, их неуспеваемость или неподобающее поведение, но, если не соблюдались принципы честности и достоинства, руководство без промедлений выставляло нарушителя вон, без рекомендательного письма и надежд на безоблачное будущее. И Рори мог бы зажить счастливо, преисполнившись торжеством справедливости (чувством весьма редким в стенах этого зверинца), если бы не один нюанс: в Уэст-Ривере учился брат Марты, Дерек.

После того, что учинил Рори, Дерек избил его, да так, что Рори с неделю гостил в больнице. Дерека, разумеется, отчислили следом за сестрой и передали отделу полиции по делам несовершеннолетних, а Рори с тех пор, как вернулся, притих. Потому что, даже покинув Уэст-Ривер, Дерек взорвал чат сворованными у Рори портретами его сестры и нескольких других девчонок в déshabillé ^[28]. Мерзавцы всегда уходят с помпой.

Абрамсона обходят стороной до сих пор, как чумного. Кличут извращенцем и психом и не желают знаться с его талантами. Девушки, завидев его, все еще издевательски переглядываются и хихикают, поминая былое. А может, в силу своей распущенности сами не прочь оказаться на его эскизах.

В то время как мне не нравилось находить под дверью его рисунки. Я не хотела пополнить альбом с нарисованными фантазиями и стать очередной притчей во языцех.

Хоть, на мой взгляд, Рори в этой истории пострадал сильнее всех, нельзя отрицать его склонности к определенным маниям.

Так что как знать, мог ли Родерик Абрамсон, тихоня-художник, быть настолько одержимым, чтобы пойти на преступления?

Вина имеет странное свойство затапливать тебя изнутри, точно воском, и застывать. Под ее весом ты тяжелеешь, становишься неповоротливым, апатичным, но стоит поджечь фитиль в твоей голове — и начинаешь плавиться до основания. Пока от тебя не останется крохотный уголек.

Мне не хочется стать таким угольком. Но вина отравляет меня до тошноты, а вкупе со страхом лишает здорового сна. Нужно чем‑то подкормить свою веру в лучшее, закинуть дровишек в топку своего спокойствия. Наверное, поэтому ноги приводят меня к новой хаусмистресс.

В ее кабинете фырчит принтер, выплевывает какие‑то бумаги. Пухлая рука Святоши подливает воды в стакан и протягивает его мне.

— Ох, простите, мисс Беккер, что заставила ждать в коридоре, — мне теперь беспрестанно обрывают телефон то растревоженные родители, то еще кто похуже… Так что привело вас ко мне?

Сначала я нервно закусываю губы, а затем осторожно спрашиваю:

— Можно ли узнать, как там Честер и Сэйди? Мне не хочется донимать Даньел вопросами, ей и без того сложно приходится, но, может, вы мне расскажете, есть ли какие‑то подвижки?

— О, вы так сильно переживаете из-за них, Беатрис? — спрашивает мисс Трентон. — Не знала, что вы так близки…

Близки… Нельзя придумать ничего смешнее и неправдоподобнее этого слова.

— Да, весьма, — привираю я для убедительности. — Мне как‑то не по себе от всего случившегося, да и Сэйди пострадала прямо на моих глазах…