Книга Хозяйка старой пасеки 2, страница 64 – Наталья Шнейдер

Марья Алексеевна, как всегда, появилась в самое неподходящее время. Спросив разрешения, пробежала глазами лист и расхохоталась.

— Добавь еще «уповаю на Ваше великодушие и благородство» и «душа моя пребывает в смятении».

— Вот уж нет! — фыркнула я, главным образом на последнюю фразу.

Подумав, приписала первую. Генеральша расхохоталась снова. Потом вдруг посерьезнела.

— Знаешь, милая, мы с моим Павлом Дмитриевичем оба молодые были, горячие. Помнится, как-то он так же меня довел. Два месяца он мне писал приказы, а я ему отвечала рапортами и прошениями о разрешении приготовить ему на ужин его любимую кашу. Только оглядываюсь я назад и думаю: ведь могли бы мы эти два месяца не воевать, а любить друг друга, страстно да жарко.

С моего пера соскользнула клякса.

— К счастью, Кирилл Аркадьевич мне не супруг.

Она покачала головой, но, видимо, поняла, что продолжать не стоит.

— Какие заботы я могу с тебя снять сегодня?

Я перебрала свой мысленный список дел, в который добавлялись все новые и новые пункты.

— Займетесь медвежатиной, Марья Алексеевна?

Сколько получится, пустить на тушенку, а остальное засолить. Вот когда я порадовалась, что в этой кухне посуды припасено на роту! Если собрать все горшки и помыть их как следует, то влезет довольно много мяса. В летней кухне печь маловата, поэтому туда лучше отправить девочек с готовкой, а в большую печь, русскую, что стоит дома, как раз и поставим горшки с будущей тушенкой.

— Я пошлю к себе за смальцем, — сказала Марья Алексеевна, выслушав меня. — Твоего все горшки залить не хватит, а медвежий лучше на мази оставить.

Я кивнула.

— Спасибо.

— Странно, не помню я, чтобы Наташа с Настенькиной матушкой дружила, а рецепт у вас один, — добавила генеральша.

Я пожала плечами.

— Мало ли похожих рецептов?

— Может, и немало, а таких, на которые привилегии получены, по пальцам счесть.

— Погодите, — встревожилась я. — Так это значит, я не могу теперь тушенку… в смысле так приготовить мясо?

— Приготовить можешь. И сама есть, и гостей потчевать. Но продавать нельзя. Впрочем, может, ты с Настенькой договоришься. С Северской. Она дама разумная и всегда готова помочь.

— Спасибо за предупреждение.

Нельзя продавать — так нельзя, переживу. Честно говоря, на мясо у меня особых планов и не было: самим что-то есть надо и работников кормить. Жир и желчь — другое дело.

— Прослежу, чтобы поставили томиться, — подтвердила Марья Алексеевна. — И за костяком прослежу, и за клеем.

Отлично, значит, на мне только воск — хотя и с ним забот достаточно. Поставить вывариваться тот, что вчера насобирали мальчишки, очистить и переделать на листы вощины тот, который я не успела переработать со вчерашнего дня.

Когда я зашла в сарай, в угол шмыгнула тень.

— Кто там? — окликнула я.

Полкан залаял — совсем беззлобно, скорее давая понять, что у него все под контролем.

— Кто там? — повторила я. — Выходи, а то пса спущу!

— Барыня, миленькая, не надо пса, — донесся из угла дрожащий голос.

На свет вылез Кузька, самый младший из мальчишек. Худой и длинный, среди своих он получил прозвище «оглобля» — зато посыльным был шустрым и легконогим. Сейчас он понурил голову и всем видом изображал раскаяние, в которое я не особо верила. Подростки этого мира были в чем-то похожи на моих учеников, а в чем-то — совсем другие. Если барыня спрашивает, лучше притвориться дурачком, чем получить дополнительную работу. Если сердится — нужно скоренько свалить на кого-нибудь вину, а когда не выйдет — с жаром каяться, неважно, в чем, глядишь, растрогается и не выпорет.