Книга Хозяйка старой пасеки 2, страница 53 – Наталья Шнейдер

— Простите, барышня, — залепетали обе, бухнувшись на колени.

— Встать.

Сговорились они тут все, что ли, меня окончательно с ума свести?

— Степанида, в моем доме каждый делает то, что я велю. Кто с этим не согласен — волен поискать себе более справедливую хозяйку, держать не стану. Это понятно?

— Барышня, милостивица, не гоните! — Она опять попыталась бухнуться на колени, и пришлось снова прикрикнуть:

— Стоять и слушать, когда я говорю! Работа писаря — не просто бумажки корябать. Если хочешь ей научиться, скажи мне вместо того, чтобы только завидовать. Грамота дело хоть и сложное, но у тебя хватит смекалки ее освоить.

Господи, что я несу? Куда я впихну невпихуемое — и без того вздохнуть некогда!

— Да не наше это дело, барыня…

— Как хочешь, неволить не стану. Но если все же надумаешь — скажи. Теперь ты, Акулина. Грамотность — не повод считать себя выше остальных. То, что ты родилась у батюшки, который смог научить дочку читать и писать, не твое достижение, а удача. Узнаю, что ты задираешь нос перед другими работниками, — отправишься домой, можешь там кичиться умением писать сколько влезет. Нет работы чистой и грязной, есть та, которую нужно сделать. Это понятно?

— Да, барышня.

— Еще один крик в моем доме — выставлю всех причастных, не разбирая, кто виноват. Всем. Все. Ясно?

Девочки, и даже Герасим, синхронно поклонились.

— Акулька, отнеси горячей воды господам и землемеру, освежиться с дороги. Стеша, накрывай на стол и неси еду к буфету. Землемер тоже к столу приглашен, поэтому посуду и на него бери. Марш!

Девчонок как ветром сдуло. Я вздохнула — этот день, кажется, никогда не кончится. Взгляд сам упал на горшок со щелоком, где вымачивались медвежьи когти. Ужасно захотелось выбросить их вместе с горшком. Жаль, Варенька расстроится. Хоть она невольно и послужила катализатором, но дело все же не в ней. И не в нем, по большому счету. Я никак не вписываюсь в это время с его мышлением. Да и не хочу вписываться, по правде говоря. Организовать, что ли, местное движение суфражисток? Я расхохоталась при этой мысли.

Кто-то осторожно тронул меня за локоть. Я подпрыгнула. Совсем забыла, что в кухне оставался Герасим. Хорошо, что он — кто-то другой бы точно решил, что барыня опять с ума сошла на почве свежего душевного потрясения, подпрыгивает, будто заяц.

— Что? — спросила я.

Герасим поклонился. Выставил перед собой левую ладонь, будто дощечку, стал водить по ней указательным пальцем.

— Я правильно тебя поняла? — медленно произнесла я, с трудом веря в то, что вижу. — Ты хочешь научиться писать?

Он кивнул.

— Но с кем ты будешь так разговаривать? Крестьяне неграмотны.

Дворник указал туда, где только что стояла Стеша, кивнул. Ткнул на место Акульки, покачал головой. Провел руками в воздухе, изобразив что-то вроде церковного купола, указал на открытую печь, где горел огонь, и сотворил священный жест. Потом перебрал костяшки невидимых счетов.

— Не все, ты хочешь сказать? А еще есть священник, и ты хотел бы исповедоваться? Купцы и их приказчики…

Он энергично кивал в ответ на каждое мое предположение.

— Поняла. Только давай начнем не сегодня, ладно? Я подумаю, какой час установить для занятий, и подберу тебе книгу для чтения, чтобы не было слишком сложно.

Хорошо бы найти что-то вроде азбуки: господских детей ведь наверняка как-то учили, а книги здесь слишком дороги, чтобы их выбрасывать. Перед сном пороюсь в отцовском кабинете.