Книга Хозяйка расцветающего поместья, страница 134 – Наталья Шнейдер

— Нету такого закону, чтобы людей домой не пущать! — возмутился один из мужиков.

— Нету! — подхватили из толпы.

— Родню проведать — дело святое!

— Чего ради хребет гнуть, ежели ни денежку им не отнести, ни гостинчика?

— Вы, барыня, вольны в холодную посадить али своей ручкой поучить а то даже плетей задать за небрежение, — выступила вперед старшая над садовыми работницами. — О справедливости вашей все мы знаем. Но к родне не пускать — грех.

— Грех, говорите? — начала закипать я. — А живую душу загубить — не грех? Вот ты, — я ткнула пальцем в старшую, — сходишь в деревню — мужа, да мать, да старших своих проведать. Даст бог, они все здоровы будут. К соседям заглянешь поболтать. А там, может, нечисть уже к кому прицепилась, она пять дней сил набирается, чтобы себя проявить. Тебя хлебом-солью встретят, как полагается, за стол усадят, там заразу и прихватишь. Вернешься сюда, Аннушку свою обнимешь. — Дочка у этой женщины была среди тех, кто помогал мне обрабатывать рыбу. — Из своей тарелки ей лучший кусок отдашь, а вместе с ним и нечисть передашь, сама того не зная. А потом сляжешь, сперва ты, потом она — и как ты с этим жить будешь, ежели господь попустит живой остаться?

Работники зашумели, заволновались. Я не останавливалась:

— А пока нечисть в вас силу набирает, чтобы себя проявить, Аннушка вон Еремея яблочком угостит.

Парень зарделся — он не первый день наматывал круги вокруг пригожей девчонки, а та, помня, что для приличия следует поломаться, привечать его не торопилась.

— Да не послушает меня и яблочко то не помоет. А бесам только того и надо. Еремей к своим пойдет в Гнилушки, им гостинчиков принесет — а потом и там люди начнут от заразы чернеть и в корчах биться перед смертью…

Вокруг работницы подались в стороны, будто женщина уже принесла инфекцию.

— Понимаете теперь, почему я запрещаю вам домой ходить? Не со зла, не потому, что блажь на меня нашла, как, бывает, на господ находит, — продолжала я. — И с родными вашими разлучать не собираюсь. Только я как хозяйка ваша за ваши жизни ответ держу перед господом и государыней. Все вы знаете, что я помогу чем смогу — Федор вон подтвердит, и Савелий. — Я указала на парней, что едва не угорели в людской избе. — И Петр. — Я обернулась к конюху. — Если у меня от каких хворей лекарства есть, я их и для вас не пожалею. Беда в том, что от этого мора лекарства толком и нет.

Со Стрельцовым я передала Ивану Михайловичу письмо, где описывала, как развивается холера и почему обезвоживание, ею вызванное, становится смертельным — в терминах, понятных врачу этого мира. Рассказала про растворы для восполнения потерянных с жидкостью солей, протертый морковный суп с солью и овсяный кисель. Однако этого мало, слишком мало. В тяжелых случаях больной теряет до двух литров жидкости в час — в нашем мире ее восполняют внутривенно, но здесь…

Если Иван Михайлович поверит мне. Если не свалится сам. Если, если…

Не будь я беременна, я бы сама сейчас рванула в деревню. Не потому, что душа жаждала подвига и славы. Просто больше некому. Но сейчас мне приходилось думать не только о себе, и я разрывалась между профессиональным долгом и ответственностью за жизнь моего ребенка. В месте, где нет антибиотиков для профилактики болезни у контактных.

— Поэтому береженого бог бережет, — закончила я. — Но, если кто из вас чует, что не утерпит, чтобы своих тайком не повидать, лучше сейчас уйдите сами. Держать не стану, расплачусь честь по чести, а когда зараза уйдет, обратно пущу. Но не раньше.