Книга Хозяйка расцветающего поместья, страница 127 – Наталья Шнейдер

Я слышала, что императрица собирает растения со всего света и очень гордится своей коллекцией. Но чтобы она еще и в саду сама ковырялась? В штанах?

— Юбка неприлично короткая, шаровары, но все вместе неожиданно мило. Не знаю, кто уж ее на такой туалет надоумил, но, чую, теперь все барыни кинутся подобный заказывать.

— Надеюсь, хоть шляпка у нее была нормальная? — не удержалась я, и генеральша расхохоталась.

— Да уж, не та крестьянская, которой Ольга всех насмешила.

Я хмыкнула — сейчас на мне как раз была вьетнамка — но Марья Алексеевна догадалась, о чем я думаю, и не смутилась.

— Ты не путай. В саду, как сейчас, она на своем месте. Солнце лицо не портит, и поля не мешают глядеть, не то что в капоре. А в театре? Смех, да и только.

Она подхватила меня под руку, двинулась в тень — мы как раз гуляли в саду.

— Ишь, сколько белого налива, — восхитилась генеральша.

В самом деле, ветки едва не ломились от тяжести плодов. Какая все же чудесная штука — благословение!

Мотя спрыгнул с ветки нам под ноги. Я наклонилась его погладить.

— Хорош! — в который раз сказала Марья Алексеевна. Тоже склонилась к коту, который милостиво позволил почесать его за ухом. Вернулась к прерванному разговору.

— Скоро созреет, мочить-сушить будешь?

— Буду, — согласилась я. — Еще думаю с вином и сахаром да гвоздикой проварить, зимой подавать к мороженому или игристому. Или просто с блинами — конечно, только для взрослых.

— Дороговато на сахаре к блинам, — покачала головой Марья Алексеевна. — Да и не достоит до зимы.

Я хотела было сказать, что у меня достоит, но вовремя прикусила язык: пожалуй, этим секретом пока делиться не стоит.

— Ну и как обычно: пастила, леваш, повидло. Может, мармелад…

— Мармелад? — вскинулась генеральша, и я поняла, что, кажется, снова сболтнула лишнего. Но проигнорировать вопрос было бы невежливо, пришлось объяснять.

— А, фруктовый холодец. Вкусно. Но дорого. — Она погрозила мне пальцем. — Расточительна ты, княгинюшка, муженек снова ворчать будет.

Я промолчала: говорить о муже не хотелось. Но генеральшу так просто было не унять.

— Милые бранятся, только тешатся. Помяни мое слово: он уже все локти себе искусал.

Я пожала плечами.

— Это его проблемы.

Генеральша рассмеялась, точно я была ребенком, рассказывающим, что больше никогда не даст совочек противному Витьке, но тему сменила, вернувшись к хозяйственным делам.

Продолжала наезжать и свекровь — не слишком часто, все же Сиреневое действительно было слишком далеко.

— Сын спрашивал о тебе, — сказала как-то она.

Сердце пропустило удар, но я сумела справиться с собой.

— Что вы ему ответили? — поинтересовалась я делано-небрежным тоном.

— Что князю не пристало прятаться за материнской юбкой. Сумел сам рассориться с женой — сумей сам найти смелость приехать и спросить, как она.

— А вы суровы, матушка.

Она вздохнула.

— Настенька, признаюсь, у меня сердце кровью обливается, когда гляжу и на него, и на тебя. Но там, где дело касается двоих, третьему нет места, как бы чисты ни были его — то есть мои — намерения. Все, что я могу, — молиться за вас обоих.

— Он приезжал, — еле слышно призналась я. — Я струсила. Велела подать к заднему крыльцу Звездочку и уехала прежде, чем он постучал в дверь дома. Простите, матушка.

Это было глупо, по-детски и вообще неправильно — тем более что не услышать удаляющегося топота копыт Виктор не мог. Но у меня просто не было сил с ним говорить.