Книга Непокорная невеста, или Аджика по - попадански, страница 32 – Хелен Гуда, Агния Сказка

Ключ скрипнул в замке, словно старый ворон, простуженно каркая, и дверь с трудом поддалась, издав протяжный стон, словно жалуясь на вековое одиночество. Запах затхлости, пыли и чего-то землистого, сырого ударил в нос, заставив меня поморщиться. Внутри было темно и сыро, словно в склепе. Будто меня заживо похоронили в воспоминаниях. Я распахнула ставни, надеясь прогнать тьму. Скупой свет дня пробился сквозь мутное стекло, высвечивая танцующие пылинки в воздухе.

Первое, что бросилось в глаза, — паутина. Она висела везде: в углах, как призрачные занавеси, на мебели — будто серый саван, на потолке — словно мохнатая плесень. Пауки, эти маленькие ткачи смерти, чувствовали себя здесь полноправными хозяевами. Обстановка была скромной и ветхой, словно ее собирали с миру по нитке: старый шатающийся стол с надломленной ножкой, которую закрутили бечевкой, пара скрипучих табуретов с выцветшей накидкой на сиденьях. Кресло-качалка с видавшей виды шалью, небрежно брошенной на спинку и свисающей до самого пола. И огромный, почерневший от времени и сырости, окованный железом сундук в углу. Он казался самым надежным предметом во всем доме, хранителем каких-то давно забытых тайн. Ничего зловещего, никаких признаков потустороннего. Просто запущенность, запустение и глухая, давящая тишина.

Я обошла дом, заглянула в каждую комнату. К слову, их было не так уж и много. Одна большая кухня внизу, на манер студий из моего мира, с камином и очагом, и пара комнат на втором этаже. Но были еще небольшие кладовки и кладовочки, но это не в счет. Я словно искала в доме хоть какой-то намек на жизнь. Везде было одно и то же: толстый слой пыли, сквозь который едва проступали очертания предметов, паутина, оплетающая все, словно смирительная рубашка, и ощущение, что здесь не просто давно никто не жил, а словно здесь вообще никогда не жили. Кухня с облупившейся краской, обнажающей слои старой побелки. Спальня с провисшей кроватью, будто старушечий рот без зубов, и треснувшим зеркалом, в котором мое отражение казалось размытым и призрачным. Никаких призраков, никаких зловещих теней, только печальное свидетельство того, как время беспощадно пожирает все, превращая дома в склепы, а воспоминания — в пыль.

Выйдя на задний двор, я ахнула. Передо мной раскинулся огромный заросший огород. Он спускался к реке, словно зеленые волны, окаменевшие во времени. "Змеевка", — вспомнила я название, услышанное от Марты. Название соответствовало действительности: река извивалась, словно змея, теряясь в зарослях ивняка. Местами еще виднелись грядки, словно шрамы на теле земли, на которых жалко зеленели остатки каких-то овощей, брошенных на произвол судьбы. Тыквы, похожие на огромные оранжевые головы, уныло лежали на земле, подгнивая от сырости, привлекая полчища слизней. Сквозь бурьян пробивались сорняки, словно армия захватчиков, отвоевывая себе жизненное пространство. Несмотря на все это запустение, чувствовалось, что когда-то здесь кипела жизнь, звенел детский смех, пахло свежей землей и созревающими плодами. Старая яблоня, скрученная ветром, с корой, похожей на старческую кожу, протягивала ко мне свои сухие скрюченные ветви, будто прося о помощи, о глотке воды, о лучике тепла.

Я спустилась по заросшим ступеням к реке, замечая, как высокая влажная трава оставляет мокрые следы на моей обуви. Шум воды приятно успокаивал, заглушая гул в голове, отгоняя непрошеные мысли. Внезапно я услышала громкий гомон и крики детей, грубые и жестокие.