Книга Портрет художника в юности, страница 65 – Джеймс Джойс

Он почувствовал, как у него по затылку ползет вошь: ловко просунув большой и указательный палец за отложной воротник, он поймал ее, покатал секунду ее мягкое, но ломкое, как зернышко риса, тельце и отшвырнул от себя, подумав, останется ли она жива. Ему вспомнилась забавная фраза из Корнелия а Лапиде ^[239], в которой говорится, что вши, рожденные человеческим потом, не были созданы Богом вместе со всеми зверями на шестой день. Зуд кожи на шее раздражил и озлобил его. Жизнь тела, плохо одетого, плохо кормленного, изъеденного вшами, заставила его зажмуриться, поддавшись внезапному приступу отчаяния, и в темноте он увидел, как хрупкие, светлые тельца вшей крутятся и падают в воздухе. Но ведь это вовсе не тьма ниспадает с неба. А свет.

Он даже не мог правильно вспомнить строчку из Нэша. Все образы, вызванные ею, были ложными. В воображении его завелись гниды. Его мысли – это вши, рожденные потом неряшливости.

Он быстро зашагал обратно вдоль колоннады к группе студентов. Ну и хорошо! И черт с ней! Пусть себе любит какого-нибудь чистоплотного атлета с волосатой грудью, который моется каждое утро до пояса. На здоровье!

Крэнли вытащил еще одну сушеную фигу из кармана и стал медленно, звучно жевать ее. Темпл сидел, прислонясь к колонне, надвинув фуражку на осоловелые глаза. Из здания вышел коренастый молодой человек с кожаным портфелем под мышкой. Он зашагал к компании студентов, громко стуча по каменным плитам каблуками и железным наконечником большого зонта. Подняв зонт в знак приветствия, он сказал, обращаясь ко всем:

– Добрый вечер, джентльмены.

Потом опять стукнул зонтом о плиты и захихикал, а голова его затряслась мелкой нервической дрожью. Высокий чахоточный студент, Диксон и О'Кифф увлеченно разговаривали по-ирландски и не ответили ему. Тогда, повернувшись к Крэнли, он сказал:

– Добрый вечер, особенно тебе!

Ткнул зонтом в его сторону и опять захихикал. Крэнли, который все еще жевал фигу, ответил, громко чавкая:

– Добрый? Да, вечер недурной.

Коренастый студент внимательно посмотрел на него и тихонько и укоризненно помахал зонтом.

– Мне кажется, – сказал он, – ты изволил заметить нечто самоочевидное.

– Угу! – ответил Крэнли и протянул наполовину изжеванную фигу к самому рту коренастого студента, как бы предлагая ему доесть.

Коренастый есть не стал, но, довольный собственным остроумием, важно спросил, не переставая хихикать и указуя зонтом в такт речи:

– Следует ли понимать это?..

Он остановился, показывая на изжеванный огрызок фиги, и громко добавил:

– Я имею в виду это.

– Угу! – снова промычал Крэнли.

– Следует ли разуметь под этим, – сказал коренастый, – ipso factum ^[240] или нечто иносказательное?

Диксон, отходя от своих собеседников, сказал:

– Глинн, тебя тут Гоггинс ждал. Он пошел в «Адельфи» ^[241] искать вас с Мойниханом. Что это у тебя здесь? – спросил он, хлопнув по портфелю, который Глинн держал под мышкой.

– Экзаменационные работы, – ответил Глинн. – Я их каждый месяц экзаменую, чтобы видеть результаты своего преподавания.

Он тоже похлопал по портфелю, тихонько кашлянул и улыбнулся.

– Преподавание! – грубо вмешался Крэнли. – Несчастные босоногие ребятишки, которых обучает такая мерзкая обезьяна, как ты. Помилуй их, Господи!

Он откусил еще кусок фиги и отшвырнул огрызок прочь.

– Пустите детей приходить ко мне и не возбраняйте им ^[242], – сказал Глинн сладким голосом.

– Мерзкая обезьяна! – еще резче сказал Крэнли. – Да еще богохульствующая мерзкая обезьяна!

Темпл встал и, оттолкнув Крэнли, подошел к Глинну.

– Эти слова, которые вы сейчас произнесли, – сказал он, – из Евангелия: не возбраняйте детям приходить ко мне.

– Ты бы поспал еще, Темпл, – сказал О'Кифф.

– Так вот, я хочу сказать, – продолжал Темпл, обращаясь к Глинну, – Иисус не возбранял детям приходить к нему. Почему же церковь отправляет их всех в ад, если они умирают некрещеными? Почему, а?

– А сам-то ты крещеный, Темпл? – спросил чахоточный студент.

– Нет, почему же все-таки их отправляют в ад, когда Иисус говорил, чтобы они приходили к нему? – повторил Темпл, буравя Глинна глазами.

Глинн кашлянул и тихо проговорил, с трудом удерживая нервное хихиканье и взмахивая зонтом при каждом слове:

– Ну а если это так, как ты говоришь, я позволяю себе столь же внушительно спросить, откуда взялась сия «такость»?

– Потому что церковь жестока, как все старые грешницы, – сказал Темпл.

– Ты придерживаешься ортодоксальных взглядов на этот счет, Темпл? – вкрадчиво спросил Диксон.

– Святой Августин говорит, что некрещеные дети попадут в ад, – отвечал Темпл, – потому что он сам тоже был старый жестокий грешник.

– Ты, конечно, дока, – сказал Диксон, – но я все-таки всегда считал, что для такого рода случаев существует лимб.

– Не спорь ты с ним, Диксон, – с негодованием вмешался Крэнли. – Не говори с ним, не смотри на него, а лучше всего уведи его домой на веревке, как блеющего козла.

– Лимб! – воскликнул Темпл. – Вот еще тоже замечательное изобретение! Как и ад!

– Но без его неприятностей, – заметил Диксон.

Улыбаясь, он повернулся к остальным и сказал:

– Надеюсь, что я выражаю мнение всех присутствующих.

– Разумеется, – сказал Глинн решительно. – Ирландия на этот счет единодушна.

Он стукнул наконечником своего зонта по каменному полу колоннады.

– Ад, – сказал Темпл. – Эту выдумку серолицей супружницы сатаны ^[243] я могу уважать. – Ад – это нечто римское, нечто мощное и уродливое, как римские стены. Но вот что такое лимб?

– Уложи его обратно в колыбельку, Крэнли! – крикнул О'Кифф.

Крэнли быстро шагнул к Темплу, остановился и, топнув ногой, шикнул, как на курицу:

– Кш!..