Книга Порченый подарок, страница 132 – Галина Чередий

— Ты насытилась, жена моя? — спросил предводитель, заставив-таки слегка дернуться от чрезмерной близости его губ к моему уху. — Все еще желаешь пойти к своему земляку?

Я кивнула, пусть на самом деле, неимоверно хотела остаться наедине с собой и без свидетелей, без необходимости держать лицо и спину прямо, без оглядки на чужую реакцию и ее последствия пережить все окончательно.

Но, похоже, пока такого шанса мне мой супруг предоставлять не намеревался. Страшился, до чего могу дойти от таких мыслей, или же целенаправленно давил, вынуждая принимать новое положение вещей сразу же, давая понять, что отныне все будет только так? Что не позволит возникнуть расстоянию между нами, хотя бы внешне и для всех вокруг, а то, как я справляюсь с этим, не имеет значения. Забота это или же почти прямое насилие, дорожит он мною или указывает на границы западни, в которую поместил, возжелав получить для себя? И рискни я испытать эти границы, какой будет моя кара?

Комната главного рунига была расположена в мужском крыле дома, почти в самом конце коридора по правую руку. Внутри сильно пахло какими-то травами и царил полумрак, так что рассмотреть самого Иносласа, неподвижно лежащего на постели, мне удалось не сразу.Судя по всему, он был обнажен, и лишь нижняя часть тела прикрыта простыней. Я подошла ближе, тогда как Бора остался стоять в дверях. У постели рунига сидела незнакомая женщина, мое появление не удивило ее, по крайней мере, виду она не подала.

— Спит, — только и сказала она, непонятно, мне или Бора.

— А почему его даже не перебинтовали? — шепотом возмутилась я.

На четырех глубоких длинных ранах, пересекавших торс Иносласа, действительно не было повязок, они только были обильно покрыты странной зеленоватой кашицей.

— Так быстрее заживет, царапины дышать должны, — невозмутимо ответила женщина и подложила веточку сухой травы в кипящую над свечой в глиняной чаше воду, и аромат, царивший в комнате, стремительно стал гуще.

Я едва сдержалась, чтобы не вспылить, когда она нарекла царапинами эти ужасные раны.

— Я могу быть уверена, что здесь знают, как лечить… людей? — максимально спокойно спросила, повернувшись к мужу.

— Конечно, Ликоли, — кивнул предводитель, глядя поверх моей головы, избегая прямого контакта глаз.

Стыдно ему? Или же, наоборот, не хочет показать, что не испытывает никаких угрызений совести при виде покалеченного им человека. Сколько же у меня к нему вопросов, вот только задавать их что-то противится во мне. Какой смысл? Если аниры — шарааковы потомки, то разве дождусь я правды.

— Не стоит беспокоиться, встанет этот воин на ноги не позднее завтрева, — сказала мне в спину приставленная сиделка.

— Я бы хотела остаться с крессом Иносласом. — Наедине. Я нуждалась в том, чтобы побыть наедине с тем, в чьем происхождении была уверена, услышать, если повезет, пару язвительных слов от этого вредного рунига, что помогут мне обрести хоть какую-то опору под ногами, но, еще не договорив, поняла, что получу отказ.

— Нет необходимости. — Предводитель не повышал голос и никак не давил, но сомнений не возникало: спорить или просить бесполезно. — Идем одеваться, я собираюсь отвести тебя теперь в капонир.

Мое горло сжалось, ноги вдруг ослабли, а на голову словно рухнул тяжеленный камень, оглушая и оставляя звон. Он собирается отправить меня в тот самый каменный каземат, где содержит свой же не пришедший в ум молодняк? Но за что? За то, что не смогла принять его в зверином обличии с распростертыми объятиями? Оскорбила словами? Но развея от этого стала настолько опасной для всех, чтобы запирать меня в таком кошмарном месте? Или это демонстративное наказание, чтобы подтвердить безупречность главенствующего статуса предводителя? Практически уверена, что будь на месте Бора мой облеченный властью дядюшка, и меня даже не удивил бы такой порядок действий, но почему-то в то, что мой супруг готов пользоваться теми же методами, дабы сохранять незыблемым свой властный образ, верить совсем не хотелось. Такому, как он, разве вообще нужно это?