Книга Покровитель для Ангела. Собственность бандита, страница 50 – Екатерина Ромеро

Я должна была прокричать ему, что ненавижу, что презираю теперь, но не смогла, ведь это была бы неправда. Люблю, все равно его ведь люблю. Сильно, страшно, безумно… сказала, что нет ненависти, а он окинул меня страшным взглядом и резко отпустил руки. Михаил отвернулся, сжал кулаки так, что четки до скрипа натянулись, и из его ладони закапала кровь на пол.

– Прости, – сказал, стоя спиной ко мне, тихо и хрипло, но я услышала. Слезы покатились по щекам. Стало невозможно больно.

– Ты даже не приходил ко мне в больницу. Ни разу! – кричу ему в спину, голос дерут слезы.

– Приходил. Каждую ночь. Рядом был с тобой, Ангел. Ты не видела, – басит, не поворачиваясь, угрюмый и злой, как медведь.

– Почему не заходил в палату?

– Заходил. Ты спала.

– Я ждала тебя, Миша! Мне было мало нашего ангела! Я хотела увидеть тебя! Я слышала только твой запах, боже, я думала, что схожу с ума! Твоя сломанная полотерка тебя ждала – смешно, да?

Истерично смеюсь, но мне вовсе не смешно уже.

– Ты не полотерка никакая! НЕ ПОЛОТЕРКА ДЛЯ МЕНЯ!

Резко оборачивается, хватает меня за руки, сжимает до боли, зверем смотря в глаза.

– А кто я для тебя?

– ТЫ МОЯ! МОЯ!

– Мне было больно! И так страшно! Ты знаешь, что я тогда пережила?! Я думала, что ты меня убьешь, Миша, но я сама виновата! Я должна была рассказать тебе все сразу. Боялась, что не поверишь, боялась…

– Чего ты боялась, девочка?

Сжимает мои руки до боли, а я в глаза его смотрю карие, страшные и красивые одновременно, бандитские они, опасные, строгие.

– Тебя… – шепчу сквозь слезы, и Михаил отпускает меня, а после просто привлекает к себе. Рывком, прижимая сильно руками. Я утыкаюсь ему в плечо и бессовестно реву, сжимая пальцами его рубашку на широкой спине.

– Мне было больно, больно, так больно!!! – кричу ему в плечо, царапаюсь и бьюсь, как птичка в силках, но Бакиров не отпускает. Как скала стоит и держит меня, гладит по волосам.

– Знаю. Я знаю, малыш.

Наклоняется и целует меня в висок, гладит своей лапой помоим волосам, шее, тяжело дышит, хрипит, как паровоз.

Смотрю на ангелочка фарфорового, стоящего рядом на столе. У него крылышки склеены, и он так много уже видел.

– Ты себе его забрал? Он же валялся под твоим кабинетом. Столько времени хранил у себя. Почему?

– Я знал, что это от тебя. Пусть и в руки мне не отдала. Знал, что твой. Больше никто мне подарков не дарил. Никогда.

– Почему тогда не выкинул его, когда думал, что предала тебя?

– Сломал я его, а выкинуть не смог.

– Ты всегда меня защищал. Ты был моим покровителем. Почему, Миша?

– Ты стала моим смыслом.

Улыбаюсь сквозь слезы. Так и стоим в обнимку, прижимаюсь к Бакирову осторожно.

– Как зверь тогда с тобой… Прости меня, маленькая моя! Подонок я. Не надо было тебе приходить ко мне тогда.

– Нет… я не жалею. Значит, так было нужно.

Миша наклоняется, целует меня в губы, обхватывает голову большими руками. Мы миримся осторожно, не спеша, трепетно.

Нет больше обиды, есть только тоска, боль, желание сберечь то, что уже давно вспыхнуло между нами.

Его щетина царапает меня, сердце учащает ритм, когда чувствую, как Миша касается меня своими губами, как страстно проталкивает язык мне в рот, рычит, углубляет поцелуй, а после отстраняется, смотрит так серьезно, и я вижу, что больно ему. Как и мне. Четки его эти острые до мяса уже впились ему в ладонь.