Книга Покровитель для Ангела. Собственность бандита, страница 37 – Екатерина Ромеро

***

Возвращаюсь домой уже злой как черт, но звонок Шаха заставляет просто взбеситься. Маленькая лисица. Она обвела Пашу вокруг пальца и теперь стоит и хлопает предо мной глазами как ни в чем не бывало, тогда как мне хочется взять Ангела и хорошенько встряхнуть, чтобы выбить дурь из ее головы. Хочется, а нельзя. Пальцем ее, блядь, тронуть не смею.

Работать, видите ли, она хочет. Ну-ну, наработалась уже. Эта доморощенная, совершенно беззащитная девочка шатается по городу тогда, когда на меня уже каждая собака точит зубы. После смерти Тура мы слишком сильно поднялись, потому что у нас не осталось конкурентов, по крайней мере, живых, и эта власть много уже кому ненравится. Я прямо кожей чувствую, как под нас копают, как роют землю и бесятся оттого, что все прозрачно и на этот раз законно.

Все настолько красиво, что ни один юрист не прикопается, и это, конечно, не нравится многим, кто избрал быть не со мной, а против меня. Такие тоже есть, их до хрена, вот только пока что они боятся высовывать нос, потому что меня поддержало большинство, даже мелкие волчары примкнули ко мне, а такая власть никогда не приходит без потерь, вот только я не могу больше допустить никаких потерь.

Я за все и всех отвечаю, а значит, должен гарантировать их безопасность, и особенно ее. Этой девочки, которая посмела обмануть Пашу и поперлась к Шаху! Сама! Блядь, я когда узнаю об этом, меня просто корежит и хочется снести Паше башку.

Благо Шах меня знает и не пойдет против, но сам факт того, что Ангел меня не послушала, просто выводит из себя. Я ору на нее, Ангел возникает, и я едва расцепляю руки, тогда как мне до дикости хочется ее зажать и просто поцеловать.

Забрать ее боль себе, стереть прошлое, которое, конечно, стереть нельзя. У нас больше нет того, что было раньше. Ее трепета ко мне и нежности. Это сменилось чем-то кривым и изломанным, битым стеклом ее страха, дикой боли, жуткой обиды. На меня.

Мне с ней сложно теперь, ведь Ангел не липнет больше ко мне, она меня боится, обижается и, конечно, винит, пусть и не открыто, но эта женская обида – она сидит в ней, как чертовая мина, и я не могу с ней даже поговорить об этом. Ангел начинает реветь, дрожать, и я вижу этот ужас в ее глазах, который вспыхивает как пламя, когда Ангел только вспоминает про тот чертов ремень и ночь в кабинете.

Не поцеловал, не дала даже прикоснуться к себе. Запищала, разревелась, задрожала, забилась в моих руках, отчего захотелось орать в голос и биться башкой о стену до боли.

Нельзя, ни хуя мне теперь нельзя, Ангел ревет предо мной и вспоминает про то, что, я уже надеялся, она забыла. Не забыла, не прошло, не простила. И не простит. Такое не прощают.

Ангел сбегает и закрывается в комнате. Слышу за дверью, как тихо ревет, а у меня внутри жжет, горит по живому. Войти и оторвать ее от кровати, встряхнуть, сказать, чтоб забыла уже, но нет. Пусть злится. Это лучше, чем снова перестанет есть.

Она сидит в комнате до самого утра. Я хватаю сигареты ивыхожу из дома.

Никак не могу уснуть, ворочаюсь на кровати до двух часов ночи и не выдерживаю, иду в гостиную. Мне здесь легче, словно больше воздуха и не так одиноко, но не замечаю, что я здесь не одна, Бакиров сидит на диване в полной темноте.

Резко разворачиваюсь, чтобы уйти, но грубый голос Михаила разрывает тишину. Конечно, он меня заметил и включил светильник.