Книга Покровитель для Ангела. Собственность бандита, страница 106 – Екатерина Ромеро

Как только Игорь заводит меня в другую палату, мне кажется, что я сошла ума. Я медленно опускаюсь на пол. Если это боль, то самая высшая ее точка.

Тоха довозит меня до больницы, но, как я ни упираюсь, сразу затаскивает в травму, где мне делают снимки, фиксируют руку и зашивают башку. Боль заставляет рычать, но я знаю, что ей больнее. Ей в миллион раз больнее, и мне страшно представить то, что Ангел перенесла на том кладбище.

Ненавижу ли я Тоху за этот цирк с похоронами? Да, но мы оба знаем, что это был единственный выход, последний шанс выманить Архипова, и мне надо отдать должное Шаху.

Он после моих похорон выследил Архипова и убрал его без следа. Все, сука, оказались молодцами, кроме меня.

Я налажал, я оставил Ангела без присмотра, я ее измотал, я ее обманул, заставив поверить в то, что не люблю, оттолкнул, и теперь, черт, я не знаю даже, как она отреагирует.

Игорь накладывает повязки на руку, немного ее вправляет, тогда как я уже не могу. Я просто не могу больше терпеть.

– Пусти… хорош! Игорь, мать твою!

– Да подожди! Не дергайся, Бакир! Ты же должен во всей красе перед ней предстать. И не вставай с кровати. У тебя сотрясение. Лежи спокойно. Приведу сейчас.

Хочется курить, и я просто не могу лежать на месте. Подрываюсь, по привычке хватаясь за карман брюк, но сигарет нет. Кончились.

Скрипит и медленно открывается дверь, а после я вижу ее. Ангел, моя дико бледная девочка, в простой больничной сорочке, с распущенными волосами, осторожно входит в палату, поддерживаемая Игорем под руку.

– Ну я это… пошел. Пациенты у меня.

Игорь уходит, а мы так и стоим на месте. Я боюсь сделать к ней даже шаг, я читал ее письмо последнее.

Ангел меня ненавидит, и, конечно, есть за что. Осматриваю ее. Боже, как она исхудала, волосы густые длинные обрамляют бледное лицо, острые ключицы выпирают.

Ангел смотрит на меня своими красивыми изумрудными глазками, и они быстро наполняются слезами. Слезы эти стекают по ее исхудавшему лицу, по щекам и пухлым сухим губам.

– Ангел мой.

– Миша… – Ангел шепчет это и медленно опускается на пол, и тогда я просто не выдерживаю. Подрываюсь и к ней иду, подхватываю на руки, игнорируя адскую боль в руке, во всем теле. Ей больнее, я, сука, чувствую ее агонию, ее дикую боль.

Маленькая, еще меньше стала, почти невесомая, моя девочка ласковая ухватывается за мой промокший грязный свитер бледными пальцами и смотрит прямо на меня.

– Михаил, это ты? Я с тобой уже, да? Ты забрал меня к себе. Наконец-то. Без тебя нет меня.

Обреченно и как-то слабо, страшно.

– Я живой, слышишь? Ангел! Я живой и ты живая!

Обхватываю ее лицо рукой, она слабо дышит и плачет, смотря на меня, а после руку ко мне тянет и кончиками пальцев проводит по моей скуле, коротко улыбаясь.

– Ты живой. Миша, ты правда живой…

Не удерживаюсь, ладонь ее перехватываю и покрываю поцелуями, дурея от сладкого яблочного запаха.

Четыре месяца. Четыре, сука, месяца уже почти прошло, как я его не ощущал, как ее волосы шелковые не трогал, ее к себе не прижимал.

Ее красивые изумрудные глазки слезами наполняются снова и снова. Ангел смотрит на меня, и я вижу эту боль, ее так много, и мне хочется забрать ее всю себе, мне страшно видеть ее такой и понимать, что я тому причина.

Ловлю ее взгляд, чувствуя, что горю. Я сам виноват. Я довел ее до края.