Книга Дикая Омега, страница 37 – Ленор Роузвуд

Но там же — сила. Спокойная, уверенная. Я так долго видела в альфах только врагов, только тех, кто стремится подчинить и сломать таких омег, как я. И эта смесь одновременно пугает и странно притягивает.

Я допиваю второй стакан. Холод оседает в пустомжелудке. Чума берёт стакан из моих рук. Ставит на стол. И смотрит прямо на меня — так внимательно, что мне хочется отвернуться.

— Я знаю, что ты мне не доверяешь, Айви, — говорит он тихо. — И ты имеешь на это полное право. У тебя была вся жизнь, чтобы научиться бояться альф. Особенно таких, как я.

Он наклоняется чуть ближе, голос опускается на низкую, мягкую ноту:

— Но я не причиню тебе вреда. Никто из Призрачных Альф этого не сделает.

Часть меня хочет поверить. Хочет броситься на любой шанс быть в безопасности, быть не сломанной. Но мои шрамы помнят то, что забыла бы душа. Моя кожа помнит руки Центра. И я не умею доверять.

Я отворачиваюсь. Глаза жгут слёзы, которые я не хочу отпускать.

— Я никому не могу доверять, — шепчу хрипло. — Даже себе.

Он долго молчит. Его взгляд ощущается, как прикосновение — осторожное, терпеливое. И когда он наконец начинает говорить, его голос очень мягок и нежен.

— Доверие нужно заслужить, Айви, — произносит он тихо. — И я собираюсь его заслужить. Сколько бы времени ни понадобилось.

Я не знаю, что сказать. Не понимаю его. Зачем он это говорит? Что ему нужно? И почему… почему это звучит почти искренне?

— Ты, наверное, голодна, — вдруг замечает он, будто переключая тему. — Стоит попробовать что-то лёгкое? Тост? Рис?

Я смотрю на него молча и качаю головой. Он выдыхает.

— Да, мне сказали, что ты отказывалась есть. Пока ты была без сознания, я держал тебя на зондовом питании. Если горло побаливает — это из-за трубки, — поясняет он. — Но если ты и дальше будешь отказываться от еды… придётся ставить её обратно.

Меня бросает в дрожь от этой угрозы, рот снова пересыхает, хотя я только что пила. Болит всё, настолько, что трудно выделить что-то одно — но стоило ему упомянуть об этом, как я больше не могу не чувствовать тупую ноющую боль в горле.

— Вот именно, — говорит он и идёт к двери. — Сиди здесь.

Он выходит. Я сразу пытаюсь заставить ноги соскользнуть с кровати — но они не слушаются. Только в пальцы ног начинает возвращаться чувство, и это боль, пронизывающая до костей.

Блядь.

Я уже почти подцепляю ногтями катетер на сгибе руки, когда дверь открывается. Чума возвращается с тарелкой — наверное, прямиком из столовой. Запаха почти нет — хорошо. От любой резкости меня бы вывернуло.

Он ставиттарелку. Просто тост с маслом. И я… почти рычу от боли к себе. Внутренний голод, древний, как зверь, просыпается.

— Не ресторан, но желудку будет проще, — говорит он и стягивает тонкую голубую перчатку с правой руки. Его пальцы длинные, элегантные. Но форма ладони — сильная. На коже мозоли — от скальпеля, или от оружия. Он, наверное, убил больше, чем спас. Он поднимает тост и протягивает мне. Я дёргаюсь назад.

— Что, думаешь, я его тоже отравил? — он лениво откусывает угол. — Видишь? Нормально.

Я упрямо продолжаю сверлить его взглядом. Я так далеко зашла — и буду стоять до конца. Даже если он мягче, чем те, кто правил моей жизнью раньше… он всё равно альфа. А я не собака, чтобы брать еду с его руки.

Он склоняет голову чуть вбок, изучая меня. В его бледно-голубых глазах — раздражающее, тихое любопытство. Без золотых линз и маски он выглядит не менее опасным. Скорее — даже больше.