Книга Тихая пристань, страница 76 – Анна Рогачева

Именно в один из таких дней, когда дом был полон запахов свежего хлеба, травяного мыла и довольного женского гомона, на пороге появился запорошенный дорожной пылью странник. Не старик с тайным знанием, а просто почтальон-ходок, что раз в полгода приносил вести из уездного города. Он снял шапку, поклонился.

— Здесь Арина, бывшая жена старосты Ивана из Верхних Луж?

Сердце Арины упало и замерло. Все женщины замолчали, испуганно переглядываясь. Она кивнула, сухо сглотнув.

— Здесь.

— Весть тебе. От начальства острожного. Муж твой, Иван, — ходок вынул потрепанную бумажку и стал читать по складам, — «…следствием по делу о нанесении побоев и смерти Лексея не установлено, по слабости здоровья и… раскаянию… освобожден из-под стражи. Но, как человек беспопечительный и вредный обществу, определен на поселение в отдаленные земли Сибири, в Красноярский уезд, без права возврата». — Ходок поднял глаза. — Больше ничего. Подпись,печать.

В избе стояла гробовая тишина. Арина медленно выдохнула воздух, которого, как ей казалось, не было в легких. Не убит. Не казнен. Сослан. Навечно. В Сибирь. Там, в бескрайней дали, он будет жить. Тенью. Эхом. Но больше — не здесь. Его дорога навсегда разошлась с их дорогой.

— Спасибо, — тихо сказала Арина, сунув ходку в руку медный пятак — за весть, за окончание.

Когда он ушел, женщины зашептались, качали головами. Кто-то вздохнул: «И поделом окаянному». Кто-то, глядя на Арину, пробормотал: «Царство ему небесное… то есть, здоровья…». Арина же стояла, глядя в слюдяное окно, где кружились первые снежинки. Она не чувствовала ни радости, ни горя. Была пустота. И в этой пустоте — странное, горькое освобождение. Проклятие снято. Петля развязана. Его судьба теперь — ледяной ветер в бескрайней степи. Ее судьба — здесь, в этом теплом, пахнущем хлебом доме, среди этих лиц, которые стали ей ближе, чем кровные когда-то.

Она обернулась к женщинам, взяла с полки брусок своего мыла и протянула самой разговорчивой из них, Устинье.

— На, Устя. Попробуй. Говорят, от головной боли помогает, если умыться.

И все, словно по волшебству, вернулось на круги своя. Заговорили о мыле, о хлебе, о предстоящих святках. Большая, чужая беда осталась за порогом, растворилась в зимнем воздухе. А здесь, внутри, кипела жизнь. Простая, трудная, пахнущая травой, золой и теплом родного очага.

Арина подошла к печи, достала новый, только что испеченный каравай. Корочка хрустела, мякиш дышал паром. Она положила его на свою берестяную столешницу, рядом с бруском мыла цвета топленого молока. Хлеб и мыло. То, что кормит и очищает. Основа жизни. Ее новая жизнь. Выстроенная, вышитая, выпеченная, вываренная ее собственными руками. Из ничего. Из боли. Из страха. И превращенная в нечто прочное, теплое и настоящее.

Она улыбнулась. За окном темнело, зажигались первые звезды. Завтра нужно было замесить новую опару, сварить новую порцию мыла, дописать рубаху для Петьки. Завтра будет новый день. Их день. И этого было достаточно. Более чем достаточно.

Матрена пришла в сумерки, когда небо над лесом было цвета синей эмали, а в окошках изб зажигались первые, робкие огоньки. Она не постучала, просто вошла, как входит в свой дом, отряхнула снег с валенок о порог и повесила на скобу свой можжевеловый посох.