Книга Гадкий утёнок. Вернуть любовь, страница 45 – Джейн Реверди

Я встала на рассвете и спустилась во двор. Слуги поначалу смущались, когда видели меня среди них: хозяйка в простой накидке, без драгоценностей, с распущенными волосами. Но вскоре привыкли, и теперь уже не прятали улыбки, когда я помогала с мелочами: поднять корзину с яблоками, спросить про запасы зерна, наметить, какие крыши нуждаются в ремонте.

— Миледи, — сказала мадам Верье однажды, — если будете трудиться, как мы, так и здоровья не хватит.

Я рассмеялась и ответила:

— А еслине трудиться, как вы, то и поместья не будет.

Дороти же всё это воспринимала как приключение. Она училась у поварихи месить тесто, и вся кухня вздрагивала от её восторженных возгласов, когда из печи выходил хлеб, пусть и неровный, но её собственный. Она бегала в сад за яблоками, пыталась кататься на старом пони, и даже однажды решила помочь в прачечной, чем вызвала у слуг и смех, и симпатию.

— Никогда бы не подумала, что мне понравится пачкать руки, — призналась она вечером, сидя у камина со щеками, розовыми от усталости. — А оказывается, это даже… приятно.

Я смотрела на неё и видела, как она меняется. Придворная жеманность, осторожность в словах и жестах постепенно исчезали, словно платье, которое можно снять и отложить в сундук. Вместо этого появлялась живая, тёплая девушка, какой она, наверное, всегда была, но скрывала под маской.

Слуги приняли её как свою. Они смеялись вместе с ней, делились историями, и порой я замечала, что Дороти сидит в кругу работников, слушая их разговоры, будто это самое естественное место на свете.

Я же, занимаясь делами поместья, всё чаще чувствовала уверенность. Да, я больше не была невестой короля. Но у меня был дом, люди, которые доверяли мне, брат, за судьбу которого я молилась каждый вечер, и подруга, которая стала частью моей новой жизни.

Однажды вечером мы с Дороти вышли в сад. Воздух был густ от запаха прелых листьев, звёзды висели низко, и я подумала, что в столице их никогда не видно такими ясными.

— Знаете, Беренис, — сказала она тихо, — я боюсь только одного: что всё это — сон, и однажды я проснусь опять при дворе.

Я взяла её за руку и ответила:

— Тогда будем держаться за этот сон обеими руками. Чтобы он никогда не кончился.

И, глядя на её счастливые глаза, я впервые за долгое время поверила: новая жизнь действительно возможна.

За два дня до бала, когда я наблюдала за тем, как горничная вешала на окна в гостиной новые портьеры, мне доложили о визите мадемуазель Крюшон.

Дочерей у маркиза было две, но, как подсказывала мне память, Беренис была дружна со старшей, Алоизой. И это действительно была она.

— Как рада видеть тебя, Беренис! — она подошла ко мне и крепко меня обняла. — Надеюсь, дорога из столицы была спокойной?

Она огляделась. Я уже кое-что успела поменять в гостиной — портьеры, обивку стен и большого, стоявшего в центре дивана. Но многое еще нуждалось в обновлении. И всё же перемены были заметны, что и не преминула ответить мадемуазель Крюшон.

— Здесь стало очень мило! У тебя тонкий вкус!

Горничная принесла чай, и пока мы с Алоизой отдавали должное свежим булочкам с марципаном, мы беседовали исключительно на нейтральные темы: о зарядивших вдруг дождях и возможном неурожае пшеницы, который может за этим последовать. Ни я, ни она словно не решались обсудить что-то более важное.