Книга Гадкий утёнок. Вернуть любовь, страница 31 – Джейн Реверди

— О! — изумленно протянула мадемуазель Ривьен.

Названная сумма действительно впечатляла. Если это было правдой, то мои предположения о скупости Бризье были лишены оснований. Но вместе с тем и мадам Эбернати при нашем знакомстве отнюдь не показалась мне мошенницей.

Когда карета въехала на высокий мост с коваными ограждениями в виде огромных сердец, я поняла, что именно его здесь называли Поцелуевым. А это значило, что мы были уже недалеко от места назначения. Так оно и оказалось, и уже через пару минут кучер остановил лошадей возле довольно мрачного трехэтажного здания с облупившимся фасадом.

Наверно, в моём взгляде появилась растерянность, потому что герцог, помогая мне выйти из кареты, усмехнулся:

— Кажется, сударыня, вы начинаете что-то понимать.

Тяжелые кованые двери открылись с жутким скрипом, впустив нас в темную душную прихожую, где было трудно что-либо различить. Впрочем, будучи хозяином, его светлость сориентировалсятут быстрее и уже через мгновение распахнул следующую дверь, за которой показалась высокая лестница с грязными ступенями.

Здесь уже было светлее, и я смогла разглядеть обсыпавшуюся штукатурку на стенах и пожелтевшие от времени кружевные шторы на окне между первым и вторым этажами.

Дверь на втором этаже тоже ужасно скрипела, но возможно, этот скрип служил здесь чем-то вроде колокольчика, что сигнализировал о приходе гостей, потому что через минуту к нам выскочила женщина в коричневом платье и чепце и переднике, которые, должно быть, когда-то были белоснежными.

— Ваша светлость! — она смотрела на герцога почти с ужасом. — Мадам не говорила, что вы должны приехать!

Я подозревала, что мадам не знала об этом и сама. И не сомневалась, что сейчас ее об этом известят.

Теперь мы шли по длинному коридору, по обеим сторонам которого было несколько дверей. Бризье распахивал каждую из них, давая нам возможность посмотреть сначала на спальни девочек, потом на мастерскую и учебные классы. Помещения были разными по размеру, но объединяло их одно — крайне скудное убранство.

Кровати воспитанниц были застелены выцветшими тонкими одеялами. А на спинках стоявших рядом стульев висели полинялые платья. И в комнате, кроме кроватей и стульев, не было ничего — ни тумбочек, в которых девочки могли бы хранить свои вещи, ни шкафов для одежды.

В помещении было прохладно, и я, представив как должны были малышки мерзнуть под такими одеяльцами, зябко поёжилась. А в мастерской было слишком темно для того, чтобы можно было заниматься там рукоделием — шитьем, вышивкой, плетением кружев. И всюду пахло сыростью.

— Теперь вы понимаете, о чём я говорил? — спросил его светлость.

Я удрученно кивнула. Меня удивило еще и то, что нигде не было видно самих воспитанниц — словно кто-то выгнал их из дома, узнав о нашем прибытии. Но на этот вопрос герцог ответил прежде, чем я успела его задать.

— Сейчас у них обед. Я специально выбрал это время, чтобы мы могли наведаться и в столовую. Мы спустимся на первый этаж, но если вы голодны, то, боюсь, у вас пропадет аппетит.

Но вот в этом он ошибся. Да, обстановка в столовой была такой же аскетичной, как и в остальных помещениях — длинные ряды грубо сколоченных столов и лавок, деревянная и глиняная посуда. Но то, что стояло на столах,выглядело вполне съедобным.