Книга Графиня из Черного замка, страница 25 – Надежда Соколова

Он улыбнулся, и в этой улыбке была не снисходительность, а некая твердая уверенность.

— Сударыня, дороги забывают, пока по ним не пройдет кто-то, кому есть что показать в конце пути. Ваш замок — не просто руины с дурной славой. Это место, где живет искусство. А настоящее искусство, поверьте, всегда найдет своего зрителя. Даже если для этогозрителю придется пробиваться через снежные заносы. — Он сделал паузу, и его взгляд снова вернулся к моему свежему рисунку. — Вы создаете не просто изображения. Вы создаете настроение целого мира. И этот мир стоит того, чтобы в него поверили другие.

Я молчала, переваривая его слова. Вся моя сущность протестовала: я не хотела зрителей, не хотела, чтобы сюда кто-то приходил. Но где-то в самой глубине, под слоями страха и привычки к одиночеству, дрогнуло что-то новое — робкое, почти неуловимое чувство гордости. И желание. Желание, чтобы кто-то еще увидел эту красоту, которую видела я. Чтобы кто-то еще понял этот тихий восторг, который я пыталась передать грифелем.

Я не дала ответа. Просто снова взяла в руки грифель, но теперь пальцы мои дрожали. Идея галереи витала в воздухе кабинета, как навязчивый, но уже не пугающий, а завораживающий аромат. Она была абсурдной. Немыслимой. И от этого — вдвойне волнующей.

Обед в тот день проходил в странной, натянутой атмосфере. Тишина между нами была уже не просто отсутствием слов, а чем-то заряженным, как воздух перед грозой. Граф Артуа, казалось, чувствовал это. Он не сразу заговорил о главном, обсуждая качество дичи или тонкость вина, но я видела, как его взгляд время от времени останавливается на мне, оценивающий и задумчивый.

И когда слуги унесли основное блюдо, он положил салфетку рядом с тарелкой и произнес спокойно, но очень четко:

— Я думал о ваших рисунках, сударыня. И о своем предложении. Это не была пустая любезность. Я знаю, что создание галереи — труд, и не только творческий. Нужны руки, материалы, возможно, перепланировка помещений.

Я замолчала, не поднимая глаз, следя за тем, как дрожит пламя свечи в хрустальном подсвечнике.

— Я понимаю вашу… осторожность, — продолжил он, и в его голосе не было насмешки, только понимание. — Но позвольте мне быть не только зрителем, но и помощником. У меня есть средства. И, что, возможно, важнее, — связи с искусными ремесленниками, которые ценят тишину и дисциплину. Они могли бы бережно адаптировать помещения, не нарушая духа этого места. Я могу обеспечить всё необходимое золотом. Рассматривайте это как… инвестицию в красоту, которую никто другой не сохранил бы.

«Инвестицию». Слово было деловым, холодным, и от этого предложение внезапно стало реальным, весомым,а не воздушной мечтой. Я чувствовала, как внутри меня борются два начала. Одно, старое и сильное, кричало: «Опасность! Он ворвется в твою жизнь, в твое пространство, всё изменит!». Другое, новое и робкое, шептало: «А если… если это шанс? Шанс не просто хранить, но и делиться. Чтобы всё это не кануло в забвение вместе со мной».

Я подняла на него взгляд. Его лицо было серьезным, в нем не читалось ни жалости, ни желания покомандовать. Было уважение к моему решению.

— Почему? — спросила я тихо. — Почему вам это так важно?

Он не отвечал сразу, его пальцы медленно обводили край бокала.

— Потому что искусство, рожденное в тишине, — самое честное, — сказал он наконец. — Оно не создается для одобрения толпы. Оно — как ваш замок. Суровое снаружи, но полное удивительной, глубокой жизни внутри. Такое стоит сохранять. И показывать тем немногим, кто сможет это оценить. Хотя бы для того, чтобы они знали — такая красота существует.