Книга Укушенная, страница 48 – Джордан Стефани Грей

— У нас есть двадцатьминут, чтобы выкупать тебя, вытереть и одеть, — говорит Уна. — Это никак не относится к тому птичьему гнезду, которое ты называешь причёской. Так что либо вымойся, либо сделай одолжение и вырви своё сердце, чтобы хотя бы в одной комнате не было беспорядка.

Я нервно-обеспокоенно кусаю губу, но быстрая, как домашняя муха, Уна оказывается передо мной. Она щёлкает по ней.

— Довольно этого, — она опускает меня под розовые мыльные пузыри на секунду дольше, чем нужно, но, по крайней мере, её хватка не грубая. Она просто крепкая. Это напоминает мне о том, как Селеста заплетала мне волосы перед школой, пытаясь привести в порядок то, что мой отец пытался сделать сам.

Наверное, именно поэтому я не сопротивляюсь. Я скучаю по ней. Я скучаю по дому.

Голос Уны тоже звучит достаточно близко. Сладкий, как мёд, даже когда её слова жалят, как пчёлы.

Я смотрю на неё широко раскрытыми глазами, и ей почти удается улыбнуться.

— Вытрись. Рядом с тобой полотенце. Когда закончишь надевать нижнее белье, я одену тебя. У тебя есть пять минут, — она поспешно покидает картину, оставляя меня одну.

Уединение приветствуется, но длится недолго. Возможно, я многого не понимаю, но я всегда достаточно хорошо разбиралась в людях, чтобы верить Уне на слово. Я натираю кожу блестящим мылом с ароматом лимона, не обращая внимания на мелкие ссадины и порезы, прежде чем смыть пятна засохшей крови. Затем наношу на кожу головы немного клубничного шампуня. Он распутывает мои волосы за считанные секунды. Едва я успеваю поставить бутылочку на стол, как возвращается Уна.

— Одна минута, — рявкает она.

Я вылезаю из ванны, чувствуя себя неуклюжей, когда, дрожа, ступаю на холодный пол. Мышцы налиты свинцом и ноют, они жаждут вернуться в тёплую воду. Тело жаждет сна. Но я не могу сделать ни того, ни другого, поэтому вытираюсь пушистым полотенцем и возвращаюсь в комнату. Уна протягивает мне пару прозрачных белых чулок и тонкую белую сорочку. Я никогда не видела ничего подобного, кроме исторических драм, которые так любит мать Селесты.

— Зачем… зачем ты меня так наряжаешь?

— Например, как? — она наклоняет голову, останавливаясь на полпути между мной и огромным деревянным шкафом.

Я указываю на себя.

— Как на какое-то ритуальное жертвоприношение. Будто собираешься скормить меня демону.

Теперь она улыбается. Её губы растягиваются, обнажая два ряда идеально острых белых зубов. Это необходимое напоминание о том, что она мне не отец, а меня нет дома. Уна — оборотень. Она одна из них.

— Семь Дворов придерживаются своих традиций. Оборотни носят элегантную одежду, чтобы демонстрировать грандиозное богатство. Мы живём в роскоши наших предков. Но… время от времени позволяем современные удобства. Например, сантехника в помещениях была установлена сразу же, как только технология стала доступна нашему народу — за столетия до того, как люди её постигли, заметь. И кондиционирование воздуха, — она указывает на скрытое вентиляционное отверстие в потолке, откуда дует лёгкий, но ледяной ветерок, словно замёрзшие пальцы перебирают мои волосы, а затем распахивает шкаф.

Я хватаюсь за край кровати. Одинокий коготь раздирает постельное белье. Уна вздыхает, но я этого не слышу. Не слышу.

— Нет, — неистовый, кроваво-алый цвет ослепляет на шёлке и кружевах. Он вызывает все ужасные воспоминания за последние несколько дней. — Нет.