Книга Укушенная, страница 45 – Джордан Стефани Грей

Я отдёргиваю руку, пряча её за спину. Желая, чтобы эти когти исчезли. Один исчезает — и с таким же успехом это мог быть нож, вонзающийся в кость моего пальца. Я сдерживаю крик.

— Я… Я думала, дворы защищают своих.

— Этот двор и шесть других защищают преданных и сильных. Прямо сейчас ты не являешься ни тем, ни другим.

Я сердито смотрю на него, раздувая ноздри, жалея, что у меня нет сил обойти его. Пройти мимо него.

— Тогда, может быть, я уйду.

Он преграждает мне путь с контролируемой лёгкостью. Его рука всё ещё обнимает меня за талию, слегка касаясь моей кожи, будто он готовится к моему неминуемому падению.

— Ты едва в сознании.

— Я… я пока не упала, — я тычу его в грудь одним из своих обычных ногтей. — Если этот двор такой жестокий, каким ты его представляешь, тогда отпусти меня.

Он упирается кулаком в стену, преграждая мне путь длинной мускулистой рукой.

— Ты не можешь.

— Из-за соглашения?

— Соглашение было магическим и обязывающим, но нет. Это был способ успокоить мою мать,пока обряд не закончится. Она хотела быть уверенной в твоей верности. Несмотря ни на что, каждый оборотень, завершивший свой Первый Обряд, принадлежит к Двору Волков. И ты… ты будешь принадлежать моей матери. С твоими фиолетовыми глазами, с твоими неизвестными способностями, она не позволит тебе уйти. Никогда.

Мои веки трепетно закрываются, будто так я могу остановить осуждение. Фиолетовые глаза. Неиспытанный потенциал. Неизвестные способности.

— Кто я? — хрипло шепчу я.

— Ты — оборотень, — Син выдыхает, и до меня доносится лёгкий аромат засахаренной мяты. Я ненавижу себя за то, что могу его различить. Я почти ощущаю его — его — только по запаху. — Ты — оборотень, который теперь принадлежит моей матери.

Моя грудь под покрывалом становится розовой, и я открываю глаза.

— Я не могу остаться…

— Покинуть двор — значит стать волком-одиночкой, Ванесса, — моё имя слетает с его губ мягко, как мольба. — Волки-одиночки умирают. Сначала мы черпаем силу в нашем дворе, а затем в наших стаях. Чем дольше мы остаёмся в наших стаях, учимся сражаться и существовать бок о бок друг с другом, тем сильнее становимся. Но если мы уходим… — он делает паузу. Вздрагивает, будто ему больно.

— Частички нашей души остаются позади, — заканчивает он наконец, — и остаются со стаей и двором. Чем дольше мы обходимся без того и другого, тем больше отдаляемся от самих себя. Большинство одиноких волков становятся кровожадными и бешеными. Они ищут что-нибудь, чтобы заполнить пустоту внутри себя. Но когда они не могут… — он бросает на меня взгляд. В его взгляде ещё больше усиливается боль. — Они пожирают сами себя. На Одинокого волка никогда не нужно охотиться. Они всегда заканчивают работу сами.

Ох.

Я судорожно сглатываю и прислоняюсь к стене. Затем он прикасается ко мне, чтобы убедиться, что я не упаду в обморок. Но… Я не чувствую слабости. Цвет сходит с моего лица. Волосы на затылке встают дыбом. Я в ужасе.

— Ты никуда не денешься, Ванесса, — печально говорит он.

Я не могу смотреть на него. Не могу смотреть никуда, кроме как в землю.

— Я хочу отдохнуть. Пожалуйста.

Он кивает, подхватывает меня на руки и, перепрыгивая через две ступеньки, поднимается по лестнице, пока мы не оказываемся перед обычной деревянной дверью с бронзовой ручкой. Он плавно открывает дверьи опускает меня на бордовый ковёр. По крайней мере, эта комната не такая стерильная, как моя предыдущая.