Книга Я попала в Запендю!, страница 91 – Маргарита Преображенская

Значит, вещмешок в колоду спрятан, где до этого подарочек Ванадия произрастал! Мудро! Там вряд ли искать кто будет.

– А я за травками тебе для зелий летала, воротилась, а тут…– прокаркала Воронесса и всплеснула крыльями.

К вечеру зелья были готовы, Бардадым встал на страже у дверей, Воронесса дежурила у окна, а я снова погрузилась в осознанные сновидения, решив на этот раз наведаться к заключённым под стражу подозреваемым. Во сне застенки, в которых держали Дубыню и Остромысла, выглядели гораздо страшнее, чем наяву. Нет, в них не было отвратительных злобных чудищ и страшных тюремщиков с окровавленными секирами. Кошмарность заключалась в особых ощущениях: в небывалой тяжести воздуха, давящей на плечи, в нехватке дыхания и мраке, от которого туманился взор. Похоже, всё это исходило от отростков корневой системы, опутавшей все хоромы, и сейчас эти отростки побирались к Дубыне и Остромыслу, чьи силуэты я смогла разглядеть только потому, что они светились: первый – ярким однообразным свечением, словно карманный фонарь, а второй – тускловатым и дрожащим, как пламя свечи.

Осторожно миновав отростки, источавшие мрак, похожий на ожившие кляксы Роршаха для проверки состояния психики, я подобралась к силуэту ближнего боярина, не зная, как начать разговор. С Рагне Стиггом всё было иначе: он выглядел так же, как наяву, а эти двое… у них не было ни рта, ни глаз… Я коснулась плеча Остромысла, пытаясь преобразовать сон и увидеть ближнего боярина в его обычном облике, но мои желания будто поглощались мраком, сгущавшимся вокруг. От прикосновения силуэт пошёл рябью, как старый чёрно-белый телевизор после удара кулаком, а потом в моих мыслях ярко и резко вспыхнули картинки, смысл которых пока оставался загадкой.

Сначала я увидела танец языков пламени. Извиваясь как ало-золотистые змеи, они обвивали нечто, свёрнутое в рулон. У меня даже возникла ассоциация из детства, когда в мечтах я, тринадцатилетний подросток, сжигала ненавистные мне обои с узоромв розовый бантик, которыми мама с завидной регулярностью оклеивала мою комнату. Уже тогда мне хотелось чего-то сказочного и необыкновенного. И теперь, когда мечта идиота, как говорится, сбылась и меня окружали реальные опасности вплоть до угрозы жизни и неизвестные перспективы в грядущем, мне по-прежнему совсем не хотелось вернуться к розовым бантикам.

Прикипела я душой к Запенде и её обитателям – можно сказать, даже чувствовала себя здесь своей. Да и свою любовь я тоже встретила здесь. В общем, оставить всё на произвол судьбы было невозможно. Тем временем пламя разгоралось всё жарче, выпуская клубы дыма, тоже похожие на кляксы Роршаха. В какой-то момент они оторвались от горящего свитка, заставив его развернуться, и полетели туда, где спиной ко мне сидел мужчина богатырского сложения.

Кто это? Неужели князь? Дрова в очаге затрещали, привлекая моё внимание, и свиток развернулся, в последний миг перед тем, как сгореть дотла, показав мне таившиеся в нём надписи. Вверху чернели загадочные «МАТ» и «УМ», внизу оплывала, плавясь, замысловатая печать и виднелась изумительная размашистая и крупная подпись крайне изощрённой витиеватости. Среди множества петель и прочих украшательств, по законам графологии выдающих личность нарциссическую, лживую и шибко творческую, чётко я успела разглядеть только окончание «дур» и резкий росчерк, уходящий влево вниз и изящно подчёркивающий написанное. Впрочем, и этого было достаточно, чтобы у меня в голове вспыхнула догадка. Остромысл показал мне, как всё происходило, потому что видел эту сцену своими глазами – сцену, когда князь сжёг ультиматум Кадваладура. Ну и что? Что он хотел этим сказать? Кляксы дыма в это время окутали Володаря тёмным роем, заставив князя кашлять и цветисто ругаться.