Книга Покоренная Хвороком, страница 42 – Каллия Силвер

В руках он держал что-то. Канистру. Металлическую. Гладкую. Чужую.

Еда?

Он поставил её на консоль рядом с ней и активировал боковую панель. Раздалось лёгкое шипение. Крышка отъехала. Тепло поднялось в воздух.

Вместе с ним пришёл запах.

Её желудок мгновенно скрутило.

Она знала этот запах.

Это была та самая жидкая бурда, которой её кормили, пока держали в том ужасном месте. Пресная, кислая и желеобразная, будто кто-то сварил старые носки и тоску, а потом запечатал всё это в вакуум «для свежести».

Он, должно быть, прихватил её с собой.

Неужели он думал, что люди этоедят?

Её лицо невольно скривилось. Воспоминание ударило слишком сильно. Тело среагировало раньше, чем мозг успел что-то понять.

Она покачала головой.

Резко.

— Нет, — сказала она твёрдо, отталкивая контейнер тыльной стороной ладони. — Я это есть не буду.

Голос сорвался. Горло пересохло. Но слова были абсолютно ясными. Окончательными.

Реакция последовала мгновенно.

Он застыл.

От одного вдоха к другому воздух в кабине словно уплотнился. Натянулся. Его тело не двигалось, но что-то внутри него — какое-то скрытое течение, сдвиг энергии — изменилось. Он навис. Мышцы на обнажённой груди едва заметно напряглись, будто готовясь к чему-то.

Она замерла.

Её пальцы вжались крепче в меховую накидку.

На секунду она подумала: Чёрт. Я зашла слишком далеко.

Он мог заставить её. Схватить за челюсть. Впихнуть еду силой.

А что если такон и решает проблемы?

Сердце забарабанило о рёбра. Дыхание перехватило.

Но он не двинулся.

Не ударил.

Не отреагировал.

Вместо этого он издал низкий звук — грубый, вопросительный хрип из глубины горла, а затем произнёс несколько медленных слов на своём странном, рычащем языке.

И тогда, впервые, она увиделаэто — по-настоящему увидела.

Он не пытался доминировать над ней в этот момент.

Не пытался заставить её подчиниться, наказать или «победить» её.

Он просто… хотел, чтобы она поела.

Вот и всё.

Он что-то спросил. Она поняла это по интонации — лёгкий подъём в конце фразы. Это был вопрос.

Но ответить она не могла.

Не так, чтобы он понял.

Господи, если бы они просто могли говорить.

Объяснить.

Показать.

Дело было не в том, что она не ценитжест.

И не в упрямстве.

Но эта еда — этаеда — она не могла её вынести. Она стала символом. Всего, что сделали те зелёные твари. Её плена. Её боли.

«Я не могу,» прошептала она — скорее себе, чем ему.

«Я не могу есть это.»

Она снова подняла на него взгляд.

Его поза изменилась.

Напряжение исчезло.

Он просто… смотрел на неё. Внимательно. Так, будто пытался прочесть её лицо. Её тело. Её дыхание.

Как будто хотел понять.

Это совершенно выбило её из колеи.

Он не отвернулся.

Не сунул контейнер обратно ей в руки.

Не сдался.

Он просто стоял. Молчал. Думал.

И самое странное — он не был зол.

Ни капли.

Он не пытался заставить её.

Не рявкал.

Не нависал сильнее.

Не подталкивал контейнер.

Он просто стоял там — по-прежнему без рубашки, огромный, спокойный — словно ждал её решения.

И в этом было что-то, что треснуло внутри её упрямства.

Потому что он мог заставить её. Так легко.

Но не сделал этого.

И впервые она увидела— по-настоящему увидела. Он не пытался доминировать. Не пытался подчинить её, наказать или «победить».

Он просто… хотел, чтобы она поела.

Вот и всё.

Чтобы она не умерла.

Потому что они оказались в ловушке на враждебном, ледяном мире. Потому что её человеческое тело долго не выдержит. И потому что — несмотря на его пугающий размер и тот факт, что он, вероятно, способен разорвать врага голыми руками — он старался.