Книга Моё пушистое величество, или Новый Год для Властелина, страница 123 – Алиса Чернышова

— Как мило… Но знаешь, что-то я не помню, чтобы ты высказывал мне свою ненависть до того, как я стал слабым котом. Отличная иллюстрация храбрости!

— Во-первых, мы не встречались. Во-вторых, мало смысла говорить с тем, кому корона давит на мозг. В-третьих, мне в целом нравится жизнь и я наслышан о твоей очаровательной манере украшения залов.

— Как я и сказал, образец смелости, — сказал я пренебрежительно.

Гаремный кошак тихо рассмеялся.

— Знаешь, что меня умиляет в императрятах всех мастей и масштабов, начиная от тех, чьё царствие ограничивается кухней, и заканчивая теми, что похожи на тебя? Вы обожаете выворачивать всё так, как будто бояться за свою жизнь — стыдно. “Ах, я несчастная недопонятая миром задница, никто не говорит мне правду в глаза, все меня боятся. На вершине так одиноко!.. Ну да, тот, кто скажет что-то не то, рискует оказаться без работы, или без зубов, или в тюрьме, лишиться средств на существование или головы — но подумаешь! Им должно быть стыдно за свою трусость!” Но парень, нет. Шутка в том, что, если люди вокруг тебя боятся сказать тебе что-то, стыдно должно быть не им.

Я сверкнул на кошака глазами.

— Как будто ты говоришь это всё сейчас не для того, чтобы потешить своё самолюбие. Злишься, что леди Шийни любит меня больше?

Бонифаций усмехнулся.

— Злюсь.

Ладно, это было не сложно, я даже растерялся немного. Обычно такие вещи не признают вслух? Это слабость? Кошак облезлый, что с тобой не так?!

Гаремный кот между тем рассмеялся, как будто, сказав это вслух, он почувствовал облегчение.

— Злюсь, и иногда мне совсем не нравится моя работа, — сказал он тем небрежным тоном, которым принято признавать очевидное. — Не всегда, и я знаю, что у всего есть цена. И всё же, иногда наблюдать за тем, как корабль истории проплывает мимо тебя, немного более одиноко, чем кажется. Я устроил множество союзов за эти триста лет, и некоторые из них на мой взгляд этого пресловутого “счастливого конца” совсем не заслуживали.Но что значит мой взгляд, верно? Никакая субьективная точка зрения не может охватить всего пространства; нужно отбрасывать все личные суждения, когда в твоих руках чужие судьбы. И иногда это злит. Особенно сейчас, когда я должен…

Он помолчал, а потом совершенно по-кошачьи фыркнул. Я смотрел на него, слегка удивлённый.

Это… не совсем тот поворот, который я ожидал от этого разговора.

— Я знаю гейсы, — сказал он, — и понимаю, почему для таких, как я, важны бесстрастность и невмешательство. Но иногда это злит. Вся эта “будь проводником судьбы, не оружием её” штука. Обычно мне это легко даётся, но иногда — нет. “Относись с пониманием к чужим слабостям, никогда не причиняй вреда из корыстных и личных мотивов, доверяй Тьме Предвечной и только ей. Не обсуждай и не осуждай, не обладай и не держи, не заменяй суть формой.” И всё прочее. И я понимаю, зачем эти ограничения нужны. Но иногда, как вот сейчас, я спрашиваю себя: насколько удобнее быть таким, как ты, а не таким, как я? Не мучиться всякими там равновесиями мира и невмешательствами, а просто творить, что в голову взбредёт, потому что тебя в детстве башкой об стенку недолюбили?

— Ты предлагаешь мне всплакнуть от сочувствия к твоему экзистенциальному кризису?

— Я предлагаю тебе вытащить голову из задницы.