Книга Сердце ко Дню Валентина, страница 48 – Лекси Эсме

Я продолжаю петь, мои пальцы с легкостью танцуют по клавишам из черного дерева и слоновой кости, перемещаясь по клавишам пианино быстрыми, но грациозными движениями. Я нажимаю ногой на педальи издаю единственную музыкальную ноту, которая эхом разносится по комнате, как будто подзывая ее ко мне.

— Авиэль... — произносит она, теперь чуть ближе.

Я закрываю глаза, представляя, как беру ее и широко раздвигаю перед собой на рояле.

— Мне нужно с тобой поговорить. — в голосе Адоры звучат вызов и смирение одновременно, нежность и бесстрашие одновременно, хотя и не такое отчаяние, как накануне.

Жалость.

Один только звук ее голоса разжигает во мне первобытный голод. Я чувствую, как мое тело гудит при воспоминании о том, как она в экстазе выкрикивала мое имя. Отличный ход с моей стороны, хотя ее последний шаг заставил меня сдержаться. Каждая частичка меня жаждет подойти к ней, прижать ее к себе и вернуть мир, в котором мы оказались несколько дней назад. Вместо этого я подавляю желание показать, как сильно я хочу ее.

Я делаю глубокий вдох; пришло время снова вести себя как настоящий мужчина, разумно, сдержанно, терпеливо…

Это трудная задача, когда все, о чем я могу думать, — как я хочу увидеть выражение ее лица, когда я сотру всю боль с помощью удовольствия.

Адора

Авиэль ничего не говорит, он только слегка наклоняет голову, пока я говорю, его челка слегка сползает вперед — его признание почти полностью пренебрежительное.

Я скольжу взглядом по нему, от множества татуировок, покрывающих его широкие плечи и рельефные руки, грудь и торс, до мягких кожаных штанов, обтягивающих его длинные ноги. Его кожа блестит в свете камина, и мне хочется протянуть руку и провести по чернильным узорам кончиком пальца.

Несколько дней назад он взял на себя смелость беспрепятственно проскользнуть в мою квартиру, а затем украсть то, что ему было нужно, — и вот теперь я здесь со своей уязвленной гордостью, готовая выложить все на стол, а он практически игнорирует меня.

Мы с Авиэлем остаемся запертыми в этом напряженном противостоянии, он неподвижен и пугающий, как грозная тень, а я стою перед ним с бешено бьющимся сердцем и сжатыми кулаками.

— Я должен признаться, — хрипло начинает он, наконец нарушая тишину. — Я никогда не думал, что увижу тебя снова... — он выводит узор на клавишах пианино, и я внимательно слушаю песню, когда она поднимается и опускается, пытаясь понять, что он чувствует. — И все же ты здесь.

— И все же ты даже не смотришь на меня, — шепчу я в ответ, но его это не беспокоит, и он продолжает водить пальцами по клавишам.

— Тебе еще предстоит объясниться, почему ты здесь, — говорит он, не теряя ни секунды.

Я разглаживаю липкими ладонями свитер, не в силах выразить словами, что вернуло меня к нему; он продолжает играть, позволяя себе получать удовольствие от каждого момента моего дискомфорта. Я знаю, он ждет, что я буду пресмыкаться, он просто тянет время.

— Кажется, ты всегда из кожи вон лезешь, чтобы оскорбить меня, как раз когда мне кажется, что я начинаю тебя понимать, — наконец говорю я.

Авиэль замолкает на полуслове и впервые за этот день смотрит на меня. Его пронзительный взгляд впивается в меня, я чувствую, как он сдерживает свои слова, когда он отвечает:

— Боюсь, ты принимаешь мою откровенность за оскорбление. И у меня просто нет времени нянчиться с тобой. Ты этого хочешь? Нянчиться?