Книга Безумные Альфы, страница 120 – Ленор Роузвуд

Не смогу планировать.

Не смогу сбежать.

Крики и вой где-то дальше по коридору должны бы сделать невозможным даже мысль о том, чтобы закрыть глаза. Но веки всё равно тяжелеют — усталость просачивается в кости. Я борюсь со сном, зная, что должна оставаться настороже, но тело меня предаёт.

И как раз в тот момент, когда я почти проваливаюсь, краем глаза улавливаю движение.

Я моргаю, заставляя себя сфокусироваться на камере напротив. Сначала там лишь тени,но когда зрение проясняется, я различаю массивную фигуру, прикованную цепями к стене.

У меня перехватывает дыхание.

Зверь передо мной не похож ни на что, что я когда-либо видела. Под два с половиной метра ростом, жгуты мышц перекатываются под кожей, исполосованной шрамами. Самое жуткое — Y-образный шрам от ключицы до пояса его рваных серых штанов. Такой, будто ему сделали нечто вроде вскрытия… пока он был жив. Некоторые другие рубцы напоминают следы когтей, и мне требуется мгновение, чтобы понять — скорее всего, он оставил их сам. Они совпадают по форме и размеру с изогнутыми стальными когтями на железной перчатке его правой руки. Шипастые пластины тянутся вверх по всей руке до самого плеча, врастая в изуродованную мышцу.

Железные стержни пронзают его верхнюю часть спины, торчат, как гротескные копья. Любое движение должно разносить по его огромному телу волны боли — и я не могу не думать, что именно поэтому он стоит неестественно неподвижно. Его лицо — если оно у него вообще есть — скрыто за железной маской. Гладкая, безликая плита металла, лишь два отверстия для глаз, которых я не вижу.

Желудок скручивает, когда я представляю постоянную боль, в которой он живёт. Как он вообще ещё дышит?

Словно почувствовав мой взгляд, глазницы маски внезапно оживают. За ними вспыхивает жуткий, бледно-голубой свет, лишь частично скрытый неровными прядями белых волос, падающих на маску и задевающих широкие плечи.

Он смотрит на меня.

Я замираю, не в силах отвести взгляд. В этом взгляде есть такая сила, что она пригвождает меня к месту — даже сквозь безличную преграду маски. Осталось ли там хоть что-то человеческое, за этими светящимися глазами? Или то, что с ним сделали, выжгло всё, оставив лишь ярость и боль?

Между нами тянется тишина — тяжёлая, давящая. Мне хочется сказать хоть что-нибудь, что угодно, но горло сжимается.

— Привет, — наконец выдавливаю я, устало улыбаясь. Это почти ничего. И, возможно, для него — совсем ничего. Но это всё, что у меня есть.

Он слегка шевелится — и это движение запускает цепную реакцию. Железные стержни в его спине скребут по стене с леденящим душу визгом. Цепи, обвивающие его мощную шею и торс, глухо звякают и гремят. Поршни в механической руке шипят и щёлкают, когда он сжимает когтистые пальцы железной перчатки. Каждыйкоготь длиной с моё предплечье, зловеще изогнутый и острый, как бритва.

Но он не бросается на стекло.

Не бьётся в цепях.

Он просто… смотрит. Ждёт.

Чего — я не знаю.

Мой взгляд снова возвращается к этим ужасным копьям, торчащим из его спины. Я пытаюсь представить разум, способный придумать такую пытку — не говоря уже о том, чтобы воплотить её. Даже слухи об экспериментах в этих местах не идут ни в какое сравнение с реальностью передо мной.

Слова Валека всплывают в памяти, накрывая разом.