Книга Проклятая попаданка серебряной совы, страница 88 – Нана Кас, Мари Кир

— Я просто хотела, чтобы ты освободился. — Мой ответ тоже не звучит, а рождается мыслью в этом пространстве на грани небытия.

— Свобода… — он качает головой, и его улыбка становится грустнее. — Какая ирония. Чтобы обрести её, мне пришлось забыть всё, что сделало меня… мной. Забыть их. — Он кивает в сторону почти невидимых уже силуэтов Киллиана и Елены. — Забыть боль, что мы делили. Забыть… тебя.

В его голосе прорывается то, чего я никогда не слышала раньше, безнадёжное раскаяние. Не за поступки. А за невозможность.

— Но я не хочу прощаться, — говорит он вдруг, вкладывая в слова всё своё упрямство, несгибаемой воли, что гнала его через сотни циклов. — Не так. Не навсегда.

Он протягивает руку через пространство, сквозь слои времени, стирающейся реальности. И я чувствую, как где-то глубоко внутри, в самой сердцевине моего существа, что-то отзывается. Та самая искра, что он зажёг во мне своим доверием и шёпотом в темноте охотничьего домика.

— Ты вернёшься в свой мир, — говорит он, и его образ начинает мерцать, растворяться в общем потоке света. — Я пойду в свой. Стены между временами снова станут крепкими. Но стены… — он улыбается последний раз, и в этой улыбке вдруг появляется тень его старой, хитрой усмешки, — … они существуют, пока кто-то не решит, что пришло время найти в них дверь.

Его слова теряются в нарастающем гуле. Свет становится ослепительным, всепоглощающим, и последние тени, очертания библиотеки и силуэты Киллиана иЕлены тонут в молочной белизне. Я чувствую, как само моё сознание начинает растягиваться, терять форму, уноситься в стремительном потоке назад, сквозь годы и столетия, к той точке, откуда меня выдернули.

Последний миг, когда реальность уже почти исчезла, я чувствую тепло. Живое и несомненно настоящее, обвивающее мою ладонь. Не воспоминание. Чёткое, ясное ощущение крепких мужских пальцев, которые сжимают мою руку до боли, до самого сердца. И отпускают.

Его прощание. Не словами, не взглядом. Последним, что он смог послать сквозь рушащиеся стены времени, простое человеческое прикосновение.

Обещание. Или предупреждение.

Затем тепло исчезает. Остаётся лишь стремительный холодный полёт сквозь ничто.

И я понимаю, что держу в руке не жетон. А что-то крошечное, холодное, круглое. Я не успеваю разглядеть что, потому что сознание гаснет, уносимое течением обратно в своё время, оставляя в душе лишь отпечаток тепла на ладони и эхо его последних слов: «Я не хочу прощаться».

Я проклинаю всех высших существ, когда снова подрываюсь с тахикардией, с долгим, прерывистым вдохом, будто лёгкие заново учатся вдыхать воздух. Он пахнет не пылью и воском, и не страхом, а старыми книгами, пылью на принтере и сладковатым ароматом чая, забытого в кружке. Под щекой не шёлк наволочки, а шершавый хлопок дешёвого постельного белья.

Низкий белый потолок с трещинкой в углу, которую я всегда собираюсь зашпаклевать. Боковое зрение ловит знакомый книжный шкаф-стенка, заваленный папками и распечатками. Мой стол. И ноутбук с мигающим индикатором спящего режима. Моя комната в университетском общежитии.

Сердце замирает, застревает где-то между горлом и грудью. Я лежу неподвижно, боясь пошевелиться, спугнуть этот мираж, что стоит мне моргнуть, и я снова окажусь в гостиной с багровым светом в глазах у чудовища.