Книга Проклятая попаданка серебряной совы, страница 85 – Нана Кас, Мари Кир

Вот почему его не помнит Киллиан. Не просто стёрли память, а стёрли саму возможность существования Виктора в этой линии событий. Он стал платой за перезапуск, которого вычеркнули из истории, чтобы спасти всех остальных.

— Но для этого, — продолжает Елена, и её голос становится твёрже, — нужно согласие. Всех, чьи судьбы сплетены здесь. Моё. Киллиана. И твоё, Лидия. Это должен быть акт… абсолютного самоотречения. Мы должны добровольно отказаться от того, что получили. От шанса быть вместе здесь и сейчас. Чтобы гарантировать, что этот кошмар никогда не повторится.

Смотрю на Киллиана, а он на Елену, а она переводит свой светящийся взгляд между нами. В её глазах не просьба, а предложение. Самый трудный выбор, перед которым я когда-либо оказывалась.

Киллиан поднимается, будто его тянет вверх невидимая сила, и встаёт перед Еленой. Восемь лет безумия тоски, восемь лет боли навсегда отпечатались в его осанке, но теперь в них нет одержимости. Есть лишь бесконечная страшная ясность.

— Я потратил жизнь, — говорит он, и каждый звук даётся ему с усилием, — чтобы вернуть тебя. Украл чужую, — его взгляд скользит по мне, — пытался перекроить реальность. Всё из-за любви к тебе, которую тень довела до фанатизма. — Он делает шаг к Елене, его рука тянется, чтобы коснуться её вновь. — И теперь… я понимаю. Чтобы по-настоящему тебя любить… я должен тебя отпустить в тот мир, где я, возможно, никогда не причиню тебе боли. Где ты будешь жива и счастлива… даже если не со мной.

Его голос дрожит, но в нём слышится железная воля, выкованная в горниле страдания.Елена кладёт свою руку поверх его, прижимает его ладонь к своей щеке. В её глазах светятся слёзы, но она улыбается бесконечно грустно.

— И я тебя, мой безумный, мой бесконечно любимый гений, — шепчет она. — Чтобы спасти брата… я готова на забвение. На ту жизнь, где я не знаю, через что мы прошли. Где он жив. И где ты… свободен от своего демона.

Я смотрю на них, и сердце в моей груди сжимается благоговением перед силой такой любви, которая способна на последнее, самое трудное самопожертвование, отпустить объект своей любви ради его же спасения.

— Шестерёнка, — говорю я, вдруг вспоминая. — Та, что я нашла в твоей комнате.

— Когда я осознала, что стала частью механизма… — Елена отрывает взгляд от Киллиана. — Я попыталась вмешаться в момент активации, в тот первый раз, когда я поняла, что Киллиан хочет сделать с Алисией.… Мне удалось вытолкнуть из схемы одну ключевую деталь, что связывала механизм с моей личной памятью, с моей любовью к Киллиану. Я надеялась, что без этого звена у него ничего не сработает. Но ошиблась. Он сработал иначе, стерев всё, чем она была, но не до конца. Эта шестерёнка стала… лазейкой. Физическим ключом к моей тюрьме. И когда ты коснулась её… ты стала тем самым внешним фактором, который мог всё изменить. Моя маленькая надежда, спрятанная в шкатулке, наконец-то нашла того, кому была предназначена.

Так вот откуда моё «везение». Не каприз времени. А воля женщины, заточенной в сердце бури, протягивающей руку помощи сквозь годы и слои реальности.

Разжав кулак, в котором до сих пор лежит жетон Виктора, я кладу его рядом с основанием Хранителя. Рядом с тем, что осталось от него здесь.

— Значит, решено, — произношу я, и мой голос звучит удивительно ровно. — Мы освободим его. И… отпустим друг друга.