Книга Две хризантемы, страница 78 – Рико Сакураи

Хитоми очнулась: рядом с ней действительно сидел воробей. Она почувствовала резкую боль внизу живота:

– Юми! Юми!

– Я здесь, госпожа. Все готово: теплая вода, чистые тряпки. Настало время тужиться…

Хинокава-Ода Годай появился на свет в час Дракона. Юми ловко подхватила его из чрева измученной матери – тот издал оглушительный крик.

– И вас я принимала, госпожа Хитоми. Слава богам, и сына вашего увидела… – разговаривала Юми сама с собой, понимая, что измученная роженица ее уже не слышит. – Какой крепыш, вылитый господинМоронобу!

Она перерезала пуповину, перевязала ее, затем обмыла славного отпрыска и запеленала.

Хитоми пребывала в забытьи. Она настолько намучилась – младенец родился изрядно крупным, – что никак не реагировала на происходящее. Пока Годай лежал спокойно в приготовленной для него люльке, лишь ворочая язычком, видимо, в поисках соска, Юми обтерла кровь с тела госпожи и переодела ее в чистое легкое кимоно.

Как только служанка скомкала окровавленную одежду хозяйки, воробей, словно ожидая благополучной развязки, все это время, таясь на потолке и не издавая ни звука, громко зачирикал и начал летать вокруг жаровни.

– Ишь ты! Как радуется! – удивилась Юми. – Может, в тебя вселился дух гор? Или еще чей-то?

Воробей чирикнул, подлетел к люльке с младенцем и начал внимательно его рассматривать.

– Что, нравится тебе новый господин Ода? – в шутку спросила Юми. Воробей чирикнул. – Ох, уж больно ты все понимаешь… Спаси нас, Аматэрасу, и помоги нам, Иисус! – взмолилась служанка, поминая христианского бога.

Она, живя в замке, часто посещала проповеди отца Доминго и уверовала в Царствие Небесное, вечную душу и ад, но по-прежнему не забывала синтоистских богов, прикрепляя молитвенные полоски при входе в святилище.

Прошло четыре луны, но Моронобу так и не появился в Горной хижине. Теперь и старая Юми уверилась: что-то случилось…

Запасы риса и бобов окончательно иссякли, да и приближались холода. Зима выдалась ранней и снежной, по утрам дверь хижины заносило снегом. Мужчины с трудом выбирались из амбара и деревянными лопатами расчищали проход во двор, затем уже принимались за хижину.

И вот, когда была съедена последняя рисовая лепешка, Хитоми приказала одному из воинов направиться в Адзути, дабы узнать о судьбе отца и мужа. Дурные предчувствия не покидали ее: неужели сёгун захватил замок? Что стало с отцом и Моронобу?

Возвращения самурая ждали пять дней, покуда не поняли: он не вернется.

Двое оставшихся воинов охотились в горах, но из-за сильных холодов и обилия снегов добыча была скудной.

Юми постоянно недоедала, стараясь кормить Хитоми как можно лучше. Но и этих усилий не хватало. Недостаток пищи тотчас же сказался на молоке. Его стало мало, а подраставший Годай неумолимо требовал еды.

Хитоми не знала, что делать.

Однажды, когда холод стал совершенно невыносимым, а добытый горныйтощий козел был съеден до последней косточки, мужчины, облачившись в шкуры, направились на охоту.

Воробей, прибившийся к Хитоми еще летом, вел себя беспокойно. Он летал по хижине из угла в угол, без умолку чирикая, словно пытался что-то сказать. Наконец он устал и сел на краешек люльки, где спал Годай.

– Я понимаю, ты голоден, – сказала Хитоми, – но мне совершено нечем тебя покормить. – Она заплакала от собственного бессилия. – Неужели нам не удастся пережить эту зиму? Неужели мы умрем от голода?