Онлайн книга «Выбор»
|
А разве важно это? Жизнь – любая бесценна. Только вот… Другие это язвы были, не смертельные. Минуты шли, Марфа выла, скулила, язвы боль немалую причиняли, но умирать не торопилась она. И Устя выдохнула. Поняла: когда б Марфу извести хотели, она б во сне и отошла, Верке много не понадобилось. Адам Козельский влетел вихрем, к боярышне кинулся, как сокол на добычу, только мантия мелькнула. – Что?.. И сам понял, увидел… не растерялся, склянку из саквояжа выхватил, в ложку накапал – и ту меж зубов Марфе и сунул. Устя принюхалась. Запах ей знаком был, смолистый, чуточку горьковатый… – Опий? – Он самый. Чистейший! – Адам тихо отозвался, продолжал за Марфой наблюдать. – Обычно я его разбавляю вшестеро, да тут не надобно… Марфе того и хватило, упала девушка на кровать, голова откинулась назад – и Адам ее осмотреть смог. – Не знаю, что и сказать… боярышня. Царевич… Язвы похожи на проказу, но это, безусловно, не она. Кожное заболевание? Но язвы неглубокие, чистые и идут по всему телу, они не нарывают, они попросту открылись… Устя лицо потерла. Имеет ли она право промолчать сейчас? Ох, не имеет… Марфа и разум потерять может, и что угодно сотворить с собой… – Что тут происходит?! Холопов в тереме много, мигом к государю кинулись, с этим-то отбором… да и интерес его к боярышне Даниловой видели. Или ее интерес? Неважно это. Вместе были, разговоры разговаривали, государь ее до светелки провожал – злым языкам и меньше того надобно, чтобы грязь намолоть. Фёдор обернулся, что-то объяснять принялся, Устя на Бориса посмотрела умоляюще. Государь головой качнул: – В уме ли ты, братец, боярышню сюда привести? А какзаразное оно? Бегом! Отведи ее в покои да прикажи боярыню Пронскую позвать. Борис недаром царем был, Фёдор мигом дернулся, Устю под локоть схватил – и чуть ли не волоком потащил из светелки. Устя шла послушно, видела, Борис понял ее. Марфа спит покамест, успеют они еще поговорить. А Фёдора она из светелки своей выставила решительно: – Уж прости, царевич, а только мне и правда одежду бы переменить, полежать после жути такой лютой… Фёдор не возражал. Ему после вида больших мясисто-красных язв на девичьем лице… на том, что некогда было красивой девушкой, напиться хотелось. И отказывать он себе не собирался. Это ему страдания людские нравятся, но не вид чужих уродств. Напиться надобно… сейчас Михайлу кликнет… и где этот прохвост? Вот ведь, как надобно, так и нет их нигде! Тьфу! * * * Устинье в любви признавались. А Аксинья сама готова на все была. А только и взгляд мимо, и глаза зеленые холоднее стекла бутылочного, и гримаса на губах… Не любят ее. Вот и вся правда. Но… – Мишенька… Сложенные в умоляющем жесте руки, беспомощный взгляд. Почти стон. Имя изморосью на губах замирает. – Неужто так не люба я тебе? Устю любишь? Михайла лицо руками потер, поглядел виновато, а у Аксиньи сердце оборвалось. Она уж и без слов поняла, только верить не хотелось ей. – Любовь, Аксинья, не выбирает, когда прийти. И к кому – тоже не выберешь. – Устинья и ты… а она тебя любит?! Михайла поморщился досадливо. Вот ведь еще… когда она могла их слышать? И так понятно, вчера… неосторожен он был! Дурак! Нет бы промолчать, вздумалось ему позлорадствовать. Даже не так… после Фёдора он Усте мог и спасением показаться. Попробовал. Отказ получил. |