Книга Сны с чёрного хода 2, страница 118 – Алексей Небоходов

Если их встреча никогда не произойдёт, если они останутся чужими, Александр не окажется в тени её выбора, не будет втянут в судьбу, которая привела его к гибели. Он останется жив, продолжит свою жизнь, не зная, что где—то в другой реальности кто—то сделал всё, чтобы уберечь его.

Лия знала, что этот путь – единственно верное решение. Вечером, когда город уже утонул в мягком свете фонарей, а её дом заполнился привычной тишиной, она погасила свет и легла в постель. Мысли не давали покоя, сердце билось чуть быстрее обычного, но впервые за долгое время она не чувствовала страха.

Взгляд задержался на потолке, на причудливых тенях, которые отбрасывали уличные фонари, и в тот момент, когда сон начал подкрадываться, внутри всё ещё горело одно—единственное намерение. Завтра наступит тысяча девятьсот восемьдесят второй год. Завтра всё начнётся заново.

Веки стали тяжелее, дыхание замедлилось. Сознание скользнуло в темноту, в самую глубину, в пространство, где прошлое ещё не стало неизменным. Она вернётся туда, где выбор ещё не был сделан, туда, где всё можно изменить. В тот год, где жизнь ещё не заперла её в рамки последствий, где время ещё принадлежало ей.

Сквозь сон Лия ощущала пронизывающий холод, сдавливающий тело липким, тягучим оцепенением. Он проникал под ткань тонкой ночной рубашки, прилипавшей к коже, словно намокшей от сырости. Прежде чем сознание полностью пришло в себя, в этом странном промежуточном состоянии между сном и явью, она уже знала, что что—то не так.

Первое, что ударило в нос, был тяжёлый, застоявшийся запах – сырость, плесень, старая древесина, пропитанная влагой и временем. Воздух был густым, насыщенным затхлой пылью и чем—то ещё – неуловимо неприятным, словно напоминанием о годах запустения, о местах, где жизнь будто остановилась, где стены впитывали тишину и одиночество.

Сырость, плесень, старая древесина, прогнившая от времени и влажности. Воздух был тяжёлым, густым, с примесью затхлой пыли и чего—то ещё – неуловимого, почти болезненного, напоминая заброшенные дома, где даже стены, казалось, забыли, что когда—то слышали человеческие голоса.

Она знала, где она. Уже прежде, чем открыла глаза, прежде чем холод окончательно пробрался под кожу, в сознание ударила пугающая, безжалостная ясность. Она снова здесь. В аду своей юности. В деревне, из которой когда—то вырвалась, в доме, ставшем для неё символом беспомощности и страха. Она не просто проснулась – она вернулась в тот самый год, когда закончила десятый класс, когда впереди не было ничего, кроме безысходности. Вернулась туда, откуда мечтала сбежать навсегда.

Лия замерла, ощущая странный, незнакомый вес на теле. Ночная рубашка, чужая, мешковатая, с застиранными швами, которые неприятно царапали кожу. Она не её. Никогда не её. Эта мысль будто обожгла сознание, пробудив страх, который быстро разрастался, как плесень в углах старого дома.

Она открыла глаза.

Комната, в которой она очнулась, была узкой, низкой, словно сжимавшейся со всех сторон. Белёные стены потрескались, и в щелях темнел следы времени, осевшие, будто потёки старой копоти. Потолок давил, балки выглядели кривыми и скрюченными. Всё здесь казалось потемневшим от сырости, временем, чем—то ещё, чего Лия пока не могла понять.