Книга Плененная, страница 40 – Сильвия Мерседес

Сначала она не реагирует. Потом медленно опускает руки и смотрит на меня через решетку на окне. Ее взгляд вновь поразительно ясен. И печален. Очень печален.

– Ты хочешь спросить, как я создала рейфа.

Ее слова словно удар под дых. Но они уже произнесены, и настолько четко, будто я задала вопрос сама. У меня так сильно трясется рука, что огонек свечи дрожит, грозя погаснуть.

Вербена садится, прижавшисьплечами к стене. Откидывает голову назад, словно подставляя бледную тонкую шею под лезвие меча. Она сглатывает, и мышцы ее горла дергаются.

– Скажи мне, девочка, зачем тебе это знать?

– Мне нужно это знать. – Я опускаю взгляд и прерывисто вздыхаю. – Потому что… потому что я не знаю, как сделала это сама. Знаю, что сделала. Похоже, все это знают. Но… я не понимаю, как.

– Точнее, не помнишь, как.

– Да. Ничего не помню. Или не хочу вспоминать.

– Естественно, – фыркает Вербена.

Я поднимаю на нее взгляд и вижу в ее глазах горечь.

– Никто в здравом уме не захочет вспоминать подобное. Рейфа порождает глубочайшая боль от предательства и разбитое сердце. – Она качает головой и на секунду прикрывает глаза. – Нет боли горше.

Я открываю и закрываю рот. Не желаю спрашивать.

Вербена распахивает ресницы и с прищуром смотрит на меня.

– Ты хотела спросить: «Как тебя предали, Вербена?» – Она смеется глухим рокочущим смехом. – Они, без сомнения, поведали тебе мою историю. Без сомнения, поведали о том, что я сделала и почему. Но они ничего не знают, нет. Они только думают, что знают. Но не они прожили мою жизнь, не они прошли мой путь. Не они пережили предательство.

Вербена наклоняется, и темные волосы падают на ее плечи, частично закрывая лицо.

– Меня предал мир, – шепотом сообщает она. – Мир, который заставил меня предать себя. Ту, какой я была, и ту, какой надеялась стать. Мир довел меня до грани. Но я обманула его! Обманула всех! На этой грани между жизнью и смертью я породила жизнь – жизнь кошмара. Голодного и ненасытного.

Я вижу внутренним взором Голодную Мать, приближающуюся ко мне во тьме окутанных кошмаром улиц.

«Приди в мои объятия», –пела она.

Ее голод был почти осязаемым. Казалось, она может убить одной только ненасытной жаждой.

Вербена вдруг поднимается. Мгновение стоит, покачиваясь, а потом бредет ко мне. В бледном свете лампы она напоминает Голодную Мать – не внешностью, а сущностью. Она подходит к окну и, когда я отступаю, хватается за решетку.

– Как предали тебя, девочка? – У нее белые зубы, а десна в мерцающем свете свечи – черные. – Откуда исходит твоя тьма?

– Не знаю, – качаю я головой. – Говорю же, не знаю!

– Не знаешь. Или не хочешьзнать?

Она права. Какие бы подавленные воспоминания ни пытались всплыть, я не хочу их. Не хочу разбираться в том, почему создаларейфа, и уж точно не хочу вспоминать, как это сделала. Я будто балансирую на кончике ножа, между светом и тьмой, между добром и злом. Пока глаза закрыты и дыхание задержано, я не упаду ни туда, ни сюда. Я предпочту навсегда остаться здесь, в этом «между».

Я не помню. И не смею вспоминать.

Смех Вербены вырывает меня из раздумий.

– Лучше тебе разобраться во всем поскорее, – советует она. – Я знаю, что ты сотворила. И как легко оно может выскользнуть из своих оков. Без имени, его настоящего имени, данного при рождении его матерью… без этого имени даже принцу не связать его навечно. Оно разорвет все цепи, разрушит все заклинания. И придет за тобой. Кошмары всегда приходят за своими создателями. И когда оно поглотит тебя, его уже никто и никогда не сможет связать.