Книга Эта башня во мне, страница 66 – Надежда Ожигина

Сергей Сергеевич шепчет нежно, касаясь губами уха:

– Любовь моя, вот и все. Завтра проведем ритуал. А пока носи амулет на груди, приучай звезду к биению сердца. Совсем скоро ты станешь свободной. Неуязвимой, всесильной. Моей…

Сон течет полноводной рекой, сметая крошки сознания. Сон бросает на камни реальности, шепча формулы заклинаний над давно истертыми знаками. Тело скручивает от боли, растягивает на кровати с хрустом костей и сухожилий.

Хочется выть и свернуться клубком, но руки и ноги не подчиняются. Я распята на кровати, на чистой простыни. Из тела медленно проступает звезда, сияя багряным рубином, перемигивается со звездой на шпиле. Общая судьба и сущность. Паника и боль побеждают, накрывают меня с головой.

Это страшно, когда ломают тело. Это больно, когда уничтожают душу.

Каждая клетка моего организма будто насыщалась бетоном, тем самым, которым залили тысячу четыреста свай. Я читала, как это делали. Как вбивали чугунные трубы, как заполняли бетоном, укрощая влажные грунты. Как насиловали выбранный клок земли, заставляя принять на плечи груз много тяжелее того, что мог вынести жалкий участок, пропитанный водами подземных рек.

Я ощущала их в себе, эти трубы: грубый чугун вгрызался в живот, пробивал руки и ноги, взламывал клетку ребер.

Сваи пробивали кости насквозь, рвали в клочки сухожилия. Из изрезанных жил кровь била гейзерами, заливая серебристо-алым кровать. Меня выворачивало наизнанку от запредельного воя, внутренности шли горлом наружу, а сердце падало глубже в желудок, малодушно спасаясь от адского жара.

На простыне проявились нарисованные когда-то руны, иссиня-черные знаки, похожие на иероглифы. И я загорелась вместе с кроватью.

Моя плоть теряла форму и смысл, ее подменяла другая, накрепко связанная с высоткой, со всем ее мрамором и порфиром, с величием мрачного терема, с церковными лифтами и холлом со львами. Мои ноги становились колоннами, руки – шпилями, зрачки обращались окнами. Из меня выжимали живую душу, сцеживали по капле. Сквозь меня проращивали арматуру, пробивая легкие и селезенку, выкручивая позвоночник, разбирая его на части, как лего.

Я теряла себя, насовсем. Память гасла, как разбитый фонарь, разлеталась на осколки вместе с любовью к тому самому Григорию Воронцову, что когда-то пленил мою бабушку.Не бывает таких совпадений, но сейчас даже это не трогало.

В мире не было ничего, кроме боли. Ни любви, ни тоски, ни иного страдания. Чистая боль, без примесей. Боль убитого тела.

Над Москвой громыхала, плевалась водой, хлестала огненной плетью гроза. Ветер носился по улицам, гнул деревья, швырялся листвой в стены Донского монастыря. Стучал и выл угрожающе в узорчатые нездешние окна, норовя прорваться в портал.

– Неуютно, – проворчал дряхлый старец, подкатывая кресло поближе к печке. Узкие полупрозрачные кисти потянулись к жаркому пламени, и оно притихло, поблекло, а тени выросли по углам. – Понимаешь, что это значит? К чему эта музыка за окном? Ты подвел и меня, и сестру. Упустил амулет, никчемный мальчишка!

Григ слушал грозу как рок-оперу, наслаждаясь каждой нотой и фразой, ощущая энергию купола, растущего над притихшей Москвой. Древнее заклинание, наконец, обретало завершенность и смысл. Последняя точка на карте столицы пропитывалась исподними чарами, закрывая проект советских времен, гениальную задумку Сталина. Проект, построенный на обмане и краже раритетов ордена Субаш.