Книга Эта башня во мне, страница 183 – Надежда Ожигина

Если так, он сжигает мосты. Те шаткие конструкции из веревок, что когда-то соединили нас и позволили помечтать о будущем, в котором сложится «мы».

Как его удержать, образумить? Оттащить от самого края пропасти?

Эти мысли отравленными иголками вонзались в мой воспаленный разум, заставляли ворочаться и кричать, лить слезы и повторять его имя, будто магическое заклинание.

А под конец забытья в подсознание ворвался дракон, перечеркнувший рассветное небо узкой чернильной кляксой. В гневе он метался над башней и шипел:

– Ну хорошшо. Любишь играть? Поиграем! Подпишшем с тобой договор, но счет я просставлю немалый.

Я широко раскрыла глаза, вслушиваясь и гадая, наяву мне послышалось или в бреду. От вчерашней чудесной расслабленности не осталось даже следа, тело ныло, разом нахлынуло: трупы, завод, Кудринка.

Интересно, как Долли? Смогла оправиться? Или подобные раны не заживают по щелчку пальцев? Помогла ли Марго или в такие минуты хочется убить всех друзей и знакомых, повторяющих банальные ужасы. Типа, все хорошо, не грусти, он бы не хотел, чтоб ты плакала, жить за двоих, терпеть… Ничего не хорошо, и терпеть не стоит. Нужно выть, кусаться, бить посуду, орать – только эти выбросы негатива хоть как-то помогают разбитой душе, а вовсе не смирение и покорность.

Слезы – защитная функция в стрессовой ситуации. Они так нужны, так целительны, зажимать их внутри – преступление.

Затрезвонил телефон, я метнулась в прихожую. Думала, узнаю что-то о Кудринке, но нервозная Варька отдала приказ:

– Десять минут на сборы – и в штаб! Сегодня ночью дракон обокрал Исторический музей и слегка помял Красную площадь.

– Чего? – удивилась я. Нет, все понимаю, Изнанка, исподы, но есть же в мире святые вещи! – В смысле, помял Красную площадь?

– Того, – огрызнулась Шестая. – Ну, не помял, им самим помяли, в брусчатку вдавило гада. Короче, я тебя жду.

Я попыталась обуть кроссовки, одновременно допивая кофе, сунула чашку Самойлову вместе с недожеванным бутербродом. Схватила скрипку, рванула к балкону.

Второй день недосыпа, достали уже!

Совещание в павильоне в Останкино прошло в скромном семейном кругу. По сравнению с недавним собранием, народу в кабинете набилось немного.

Сам командор, капитаны-любимчики – Обухов, Людмила и Патрик, еще пара-тройка полузнакомых. Ну и Сестры из Лицевого корпуса, шесть со-зданий за исключением Кудринки.

Даже чашек на всех хватило, будто обсуждали не грандиозный провал, а устроили летний корпоративчик. Чай, кофе, печеньки, конфетки. Так мило, что зубы сводит.

Фролов не обзывался «голубчиками» и «сударынями бесценными», вводил высший состав кромешников в курс дела строго по существу.

Курс, надо сказать, был так себе. Обвалился за ночь курс Бюро Кромки, резко подешевели акции. А ведь и так, поделилась Варька, им урезали дотации при Брежневе, а уж в годы Перестройки почти закопали, отсюда и кризис в девяностых годах, разгул исподней преступности. Шеф из пепла поднял Бюро, собрал талантливую молодежь…

– Итак, что мы имеем? – Фролов нахмурился, и Шестая послушно заткнулась. – Скверный прикуп, господа гардемарины. Зная об интересе дракона, я лично договорился там, – краткий кивок в потолок, но я не поняла, с кем именно. С богом? С администрацией президента? – Мне выдали артефакты Брюса из старых кремлевских запасников. Мы анонсировали выставку в СМИ, запросили питерские музеи, которым досталась большая часть коллекций Якова Брюса. Намечалась грандиозная экспозиция в Государственном историческом музее.